Молоко волчицы

Губин Андрей Тереньтьевич

– И только в супружестве человек приходит в свое естество. И казак, и баба были попервам одной сутью. Но в гневе рассек их господь бог, и с тех пор тяготеют они друг к дружке, половину свою ищут...

Вон он куда гнет, сиволапый! Конец года - время сватовства, сговоров. Хмельные казаки куражились. Мужитве лестно породниться с кавалерами его величества, а что толку с этого кавалерам! Богат мирошник, черт крюком не достанет. Это резон, но стыду не оберешься. В окно выглядывала невеста, хромая Раечка, - три жениха во дворе, но ей люб один, Глеб.

Мать спешно жарила картошку на отборном жиру.

Самогон рождал нежность в суровых душах. Заливал завет отцов не смешиваться с мужиками, не позорить казачьи роды. Глеб во хмелю мрачнел, Спиридон делался веселым, а Михей говорливым и добрым - то без пряжки домой придет, то без шапки: подарил по пьянке. Гуляки уважительно подкладывали друг другу соленые огурцы, ломти сала, величали по имени-отчеству. Пигунов угадывал мысли братьев:

– С красы воду не пить!

– К т о в д о м с н о х у в о з ь м е т, т о т с а м п о в е с и т к о л о к о л н а х а т у!
– не сдавался хорунжий, поглаживая шашку.

– Райка сроду как в рот воды набрала, - уговаривал мельник.
– По ремешику ходить будет и другому дорогу давать!

– Совет в семействе важен!
– добродушно поддакнул мельнику урядник, Михей Васильевич.

– П у с к а й о н а г о р б а т а - ч е р в о н ц а м и б о г а т а!
– сыпал прибаутками Трофим Егорыч.
– К р а с и в а я - н а г у л ь б и щ е, д а с к а ж е т: д а й-к а р у б л ь е щ е, у р о д с н о п ы в я з а т ь!

– М у ж л ю б и т б а б у с х а т о ю!

– А б р а т с е с т р у - б о г а т у ю!

– А з я т ь - т о т л ю б и т в з я т ь!

– Мы вот со Спирькой еще неженатые!
– набивал цепу Михей, понимая, что метит Трофим на Глеба.

– Значит, сроки не вышли, - бубнил мужик.
– А кому вышли? Глебу Васильевичу!

– Чего даешь за девкой?
– напрямик спросил Спиридон.

– Юбок шерстяных шесть, - загибает кургузые пальцы коренастый и рукастый, как пень и коряга, Трофим.
– Шелковых восемь, кашемировых четыре, три одеяла на вате, двадцать подушек на пуху...

– Это сундук, небель, а хозяйская часть?
– припирает к стенке мужика хорунжий, чтобы отвязаться, хотя выпить еще не грех.
– Девка-то одна!

– Свои люди, родное дите не обижу - все отпишу посмерть.

– Соплями изойдешь, пока ты скопытнешься, - отодвигается хорунжий и смеется, заразительно блестя глазами с просинью.
– Разве что порошки подсыпать!

– Пару коней, корову, фургон новый!

– Мягко стелешь, Трошка!

– Мельницу новую ставлю зятю!
– бросил Пигунов главный козырь, ослепив Есауловых.

– Заводы, мельницы, капиталы - погибнут!
– к чему-то сказал урядник.
– Камень на шее - твоя мельница.
– И спохватился: - Как, Глеб?

– Матерю надо бы спросить, - выдавил Глеб.
– Не казаки ведь они...

Когда-то Михей сильно подозревал, что и мужики такие же люди. Теперь же втайне даже ставил мужиков в первый ряд - кормильцы

и страдальцы России. Надо уравнять всех.

– То-то и оно, что не казаки!
– вставил хорунжий.

– Замолчи!
– перебил его урядник.
– Как скажем, так и будет, я пока за отца!

Это Спиридон признавал. И братья сказали Глебу, распаляясь шуточно-пьяным гневом:

– Довольно тебе, сукину сыну, кобелевать! Пора за ум взяться. До службы еще год, в масле попландаешь, коренья пустишь. На коней, фургон крашеный, мельницу бумаги делать сразу у нотариуса. Девка смирная. Чего тебе, черту, надо? Со старообрядками по садам гойдать? Или, может, помидорами будешь торговать с ней, Синенчихой? Не выйдет! Не вороти рыло! Сватать от нас пойдут тетка Лукерья и дед Исай - охочи они на свадьбах чины блюсти, знают, как в старину женились! Да и то, зима подходит, чем заниматься будем? И думать не моги отказываться - ноги повыдергиваем!

"Мельница!" - отрезвел Глеб, только тешивший сердце пьяным разговором, - ему известна уже его жена. Рядом со старой мельницей Пигунов задумал ставить новую, и не каменку, а вальцовку. Жирный кусок - сразу в первые люди. А так век тянись - сбоку сапог проходишь. Любовь отдавать жаль. Жаль и мельницу. И Глеб ответил так:

– Молод - погожу, опосля службы видать будет.

– Бугай бессовестный!
– укорил Спиридон Васильевич, хорунжий. Матери в хозяйство помощница нужна, а он - погожу! Если бы мне не отделяться, я бы ради матери сам женился!
– И загнул по-польски: - Скурве сыне!
– И пояснил по-русски: - Б...ские дети!
– На службе научился от влюбленной в него полячки Эвелины.

– Женись своей волей, что мужики, что казаки - тесто едино!
– взял за грудки Глеба Михей Васильевич, урядник.

– Какой же это волей!
– отнекивался Глеб.

– А то неволей, как в старину, поженим!
– пригрозил хорунжий. Свяжем, как коновалы поросенка, и повенчаем!

– Сами и женитесь!
– уперся Глеб, избегая тоскующего взгляда Трофима, и испугался - им мельница. А прикипела уже она к его бедовому сердцу. И замолчал, перекладывая ответственность на братьев. Знал, что мать не согласится на мужичью свадьбу, с Марией и то неладно - старообрядка! И резануло по сердцу: Федька утром передавал слова Марии встретиться на углу, чтобы наметить час, когда Есаулиха придет к Синенкиным договориться о свадьбе на Николу-зимнего.

До вечера еще время есть, и Глеб продолжал бражничать с хозяином и братьями, благо и новый гость подошел, дедушка Афиноген, славный песенник.

– Здорово, ребята!
– есаульским покриком приветствовал он сидящих на колоде.
– Чего шумите?

– Жениться надумали, Афиноген Павлович!
– ответил Спиридон.

– Жениться не напасть, - женатому б не пропасть! А я тебя, голубь, давно поджидаю.

– Есть?
– вскинулся Спиридон, сразу забыв о свадьбах.

– Ага.

– Эх, бумаги нету, - схватился за карманы хорунжий.