Молот и крест. Крест и король. Король и император
Шрифт:
Появление подручных Змеиного Глаза, как и накануне, походило на лихую атаку. Один из них подскочил к Шефу и сомкнул клещи на штыре. Тот вышел легко, ошейник соскочил, и сильные руки увлекли Шефа в холодный сумрак осеннего утра. По реке еще стлался туман, покрывавший навес орляк был сплошь в росе. Шеф жадно смотрел на нее секунду-другую – вот бы слизнуть.
– Вы разговаривали вчера. Что он тебе сказал?
Шеф помотал головой и указал связанными руками на кожаную бутыль, висевшую у мужчины на поясе. Тот молча отдал. Она была наполнена мутным, густым от ячменной шелухи пивом, – должно быть,
– Понравилось, да? Пиво хорошее. Жизнь тоже хороша. Лучше скажи, если хочешь еще того и другого. Скажи нам все, что говорил он.
Немигающие глаза викинга по имени Дольгфинн пытливо взирали на Шефа и видели сомнение, но не страх. А также упрямство. И знание. «Парень пойдет на сделку, – решил он. – Если та будет справедливой».
Он повернулся и подал условный знак. От группы, стоявшей чуть в стороне, отделился могучий воин с золотой гривной на шее и подошел, держа руку на серебряном навершии меча. Шеф моментально узнал его. Это был тот самый громила, с которым он сразился на дороге. Сигвард, ярл Малых Островов. Его отец.
Другие отступили, оставив их один на один. Несколько секунд двое изучали друг друга, ощупывая взором с головы до пят, и старший оценивал сложение младшего, а тот всматривался в отцовское лицо. «Он глядит на меня так же, как я на него, – подумал Шеф. – Пытается увидеть себя во мне, как и я себя в нем. Он знает».
– Мы встречались, – заметил Сигвард. – На дороге в болотах. Мёрдох сказал, что здесь отирается молодой англичанин и похваляется, будто побил меня. Теперь мне говорят, что ты мой сын. Помощник лекаря, вот кто говорит, – малый, который пришел с тобой. Это правда?
Шеф кивнул.
– Хорошо. Ты крепкий парень и неплохо сражался в тот день. Послушай, сын. – Сигвард шагнул вперед, положил на бицепс Шефа широкую ладонь и слегка сжал. – Ты встал не на ту сторону. Я знаю, что твоя мать – англичанка. В нашем войске половина таких, как ты, – англичане, ирландцы, франки, финны, лопари. Но кровь передается по отцу. И мне ведомо, что воспитали тебя англичане – тот дурень, которого ты пытался спасти. Но что они сделали для тебя? Узнай англичане, что ты мой сын, тебе наверняка пришлось бы тяжко.
Он вопросительно хмыкнул, заглянул Шефу в глаза и понял, что попал в точку.
– Сейчас ты думаешь, что я бросил тебя, и это правда, так я и сделал. Но я ничего о тебе не знал. Я не знал, каким ты вырос. Но вот ты здесь, и вижу, каков ты стал, – что ж, полагаю, тебе есть за что меня благодарить. И весь наш род. Решай же. Я готов признать тебя родным сыном. Получишь те же права, как если бы ты родился на Фальстере. Оставь англичан. Оставь христиан. Забудь свою мать. И я заступлюсь за тебя перед Иваром, как за сына. И Змеиный Глаз не откажет мне. Ты попал в беду. Давай из нее выбираться.
Шеф посмотрел поверх отцовского плеча, размышляя. Он вспомнил лошадиные ясли и побои. Вспомнил проклятие, наложенное отчимом, и обвинение в трусости. Вспомнил никчемность английских танов, их нерешительность, раздражающую Эдрича спесь – и заколебался. Как
Поверх отцовского плеча ему был виден молодой человек, стоявший перед группой викингов, от которой отделился Сигвард, и смотревший на них, – юноша в узорных доспехах, с бледным лицом и мощными лошадиными зубами. «Он тоже сын Сигварда, – подумал Шеф. – Еще один единоутробный брат. И ему не нравится происходящее».
Шеф вспомнил смех Альфгара, звучавший из зарослей.
– Что я должен сделать? – спросил он.
– Рассказать обо всем, что услышал от короля Ятмунда. Или выведать у него нужные нам сведения.
Шеф прицелился, возблагодарив выпитое пиво за утоление жажды, и плюнул на отцовский кожаный сапог.
– Ты отрубил Вульфгару руки и ноги, пока его держали. Ты позволил изнасиловать мою мать после того, как она родила тебе сына. Ты не дренгр [16] . Ты ничтожество. Я проклинаю твою кровь, текущую во мне.
16
Отчаянный малый, сорвиголова (др. – сканд.).
В мгновение ока меж ними выросли люди Змеиного Глаза. Они оттеснили Сигварда, держа его за руки и не давая вытащить меч. Шеф подумал, что тот не сильно противился. Его отгоняли, а он все смотрел на сына со своего рода недоуменной тоской. «Он думает, будто не все еще сказано, – подумал Шеф. – Глупец».
– Ты сделал выбор, – обронил Дольгфинн, посланник Змеиного Глаза, дернув пленника за сыромятный ремень, которым были связаны руки. – Хорошо. Ведите его на тинг. И вытащите королька – посмотрим, не образумился ли он в ожидании встречи с войском.
– Бесполезно, – буркнул один из его приспешников. – Эти англичане не умеют драться, но им не хватает ума уступить. Теперь им займется Ивар, а к ночи – Один.
Армия викингов собралась за восточным частоколом неподалеку от места, где всего три дня назад перелезал Шеф, чтобы увидеть Годиву и умертвить гадгедлара Фланна. Она заняла три стороны пустой площадки; четвертая, ближайшая к частоколу, была отведена только для ярлов, воевод, Рагнарссонов и их ближайших соратников. Остальные люди толпились за своими шкиперами и кормчими, переговариваясь между собой, перекликаясь с членами других экипажей и беспрепятственно делясь мнениями и советами. В армии действовала своеобразная демократия: да, иерархия и субординация были важны, особенно при дележке добычи. Но если кто-нибудь отваживался оскорбительно высказаться, ему не затыкали рот наглухо.
Когда Шеф и его конвоиры проталкивались к площадке, поднялся рев многочисленных глоток, сопровождаемый лязгом оружия. Викинги гнали в угол, к колоде, рослого человека, чье лицо выделялось в толпе. Все прочие лица были обветрены, как свойственно тем, кто много времени проводит на воздухе, пусть даже английским летом. Верзила же – и Шеф это различил аж с тридцати ярдов – был смертельно бледен. Пленника без церемоний толкнули к колоде; один из викингов сгреб его волосы, обнажая шею. Мгновенный блеск металла, глухой удар – и голова откатилась.