Молот Ведьм

Пекара Яцек

— Спрингер, за что мы собственно вешаем? — спросил.

— Три изнасилования и убийства девиц из приличных домов, — объяснил дворянин.

— Вот именно, — ответил бургграф. — Нам не нужны насильники или убийцы. Хотя за непорочность этих изнасилованных руку бы на отсечение не отдал, — засмеялся он.

— По мере, как иду по жизни, моя память всё чаще сдаёт, — признал я смиренно. — Но разве наказание за изнасилование и убийство случайно не кастрация и четвертование, в процессе помилования заменяемые колесованием?

— В целом, да, — ответил Линде. — И с удовлетворением замечу, дорогой магистр, память

у вас хороша как и раньше. Однако если бы мы его повредили, то как бы палач смог показать своё мастерство в повешении?

— Несколько часов дрыганья, такого я ещё не видел, — покрутил головой Спрингер. — Даже верить мне не хочется, что это возможно. А вы что думаете, магистр?

Зрелище приговорённого в конвульсиях не казалось мне особо захватывающим развлечением, но я был в состоянии понять, что в провинции даже люди из хороших семей или чиновники жаждут событий.

— Думаю, весь секрет состоит в правильном приготовлении и надевании верёвки, а также особо аккуратном выбивании скамейки из-под ног. Если бы ваша милость, — я обратился к бургграфу, — велели устроить люк, то даже самый лучший палач немного бы помог, ибо падение с высоты привело бы к разрыву спинного мозга.

— Именно поэтому у нас нет люка, — засмеялся Линде с удовлетворением, и его обвисшие щёки заколыхались. Бургграфа я знал много лет. А с тех пор, как я спас от костра его свойственницу (впрочем, совершенно правильно и согласно закону, поскольку её невинно обвинили злые соседи), бургграф питал ко мне особую симпатию и всегда тепло принимал, когда мне случалось проезжать через Биарриц, которым он уже давно правил. Линде был славным, честным человеком с незатейливыми манерами и простыми привычками. Но его тучность и широкая улыбка на толстых губах обманули уже многих. Бургграф железной рукой правил Биаррицем, а преступники быстро заканчивали на виселице, плахе или гнили в необычайно глубоких подземельях под замком. Гнили, впрочем, недолго, так как бургграф никогда не скрывал, что расходы на пропитание заключённых считает лишней статьёй в разделе расходов городской казны.

— Никто никого не заставляет нарушать закон, — повторял он, и сложно было отказать в справедливости этому мнению.

— До конца, сукин сын, не признавался, — сопя, отозвался из-за спины бургграфа Спрингер. — Правда, палач ограничился лишь демонстрацией орудий…

— Признание, признание. — Линде махнул рукой. — Магистр Маддердин сам знает, как маловажно это доказательство.

— Правда, — согласился я и отпил несколько глоточков вина из кубка. Как на мой вкус, было чуть слаще, чем надо. — Намного большее значение я придаю свидетельским и вещественным доказательствам, ибо если допрашивающий захочет, то допрашиваемый признается даже в том, что он зелёный осёл в розовые крапинки.

— Вот именно! — Бургграф хлопнул в ладоши, но с осторожностью, поскольку ему мешали перстни. — Святая правда, магистр Маддердин. Зелёный осёл, — он фыркнул от смеха, повторяя мои слова. — Вы как что-нибудь скажете…

Он тяжело встал с кресла, крепко схватившись за обитые дамастом подлокотники.

— Эх, молодёжь, — сказал он, — вам хорошо. А я должен немного поспать перед сегодняшним празднеством, поскольку после пополудни на меня всегда нападает дрёма.

— Очень полезно, — поддержал я его.

— Может полезно, Мордимер,

может полезно, — вздохнул он. — Но раньше мог три дня пить, на четвёртый ехал на охоту и возвращался с отменной добычей. А сейчас? Какие-то кубок-два вина, и меня уже тянет в кровать. — Он помахал нам рукой на прощанье и раскачивающейся походкой утки отошёл в сторону дверей.

Я увидел мокрое пятно на его заду. Неужели он непроизвольно мочился? Если так, то и правда чувствовал себя нехорошо. Шпрингер заметил мой взгляд.

— Он болен, — тихо пояснил он, — а врачей считает божьим наказанием. Может вы его переубедите, магистр? Даже пиявок не разрешает себе поставить, а ведь пиявки вытягивают плохую кровь.

Повсеместная вера в действенность курса пиявок была сильно преувеличенной, тем не менее, я пока не слышал, чтобы кому-либо такое лечение навредило. Конечно, применяемое умеренно. Поэтому я кивнул.

— Постараюсь, — пообещал я.

Шпрингер расположился в кресле, покинутом бургграфом, к счастью сухом, и засмотрелся на растущее за каменной балюстрадой дерево.

— Слышали, есть люди, говорящие, что никто ни под каким видом никогда не должен убивать другого человека? Верите, что когда-нибудь, в будущем, никого уже не будут казнить?

— Верю, — ответил я, немного подумав. — Но только в исключительных ситуациях, когда в стране или провинции не станет хватать работников. Я когда-то заехал в имперское пограничье, и там судьи никого не приговаривают к смерти, а единственно к рабству. Жизнь и человеческий труд были слишком ценны, чтобы их бездумно транжирить. Но мы, — я улыбнулся, — всё-таки можем себе это позволить. Людей-то у нас достаток.

— Ага, достаток. И даже сказал бы: перепроизводство. Не помешала бы какая-нибудь война или ещё что…

— Чтоб не сглазить, — сказал я в полушутку, полусерьёзно и сплюнул за балюстраду.

— Говорят, что император поведёт армию на Палатинат, — добавил он. — Думаете, это может быть правдой?

Хотя ваш покорный слуга не плавал в быстрых водах политики, но сложно было не услышать, что молодому, только что коронованному властителю мечталось о военной славе. А битву с еретическим Палатинатом многие бы приветствовали, ибо, во-первых, господствующая в нём вера была мерзкой, а, во-вторых, в богатых городах ждала богатая добыча. Однако палатин Дюваре не был ни глупцом, ни трусом и свои владения превратил в одну крепость. Он также вооружил и обучил городскую милицию. Только вот наши феодалы по-прежнему не верили, что городская голытьба может выступить против тяжеловооружённого рыцарства. Я смел иметь обратное мнение на эту тему, но держал его при себе.

— Кто знает, — ответил я. — Может быть, пришло время понести факел истинной, святой веры…

— Да-ааа, — ответил Шпрингер, и сложно было не услышать сомнений в его голосе.

Я улыбнулся про себя. Советник Линде был разумным и опытным человеком. Он прекрасно знал, что несению факела веры сопутствуют неудобства и опасность потерять жизнь. Особенно когда собирались поджигать владения кого-то такого, как Дюваре, кто шуток не понимал, а к еретической вере относился необычайно серьёзно. Впрочем, в Палатинате тоже сжигали еретиков и ведьм, так же хорошо, как и у нас, только занимались этим не обученные инквизиторы, а ловцы за ведьмами. Гнусная компания, кстати говоря.