Молот ведьмы
Шрифт:
— Да... Пора.
Постучав, я вошла в библиотеку, чувствуя на себе взгляд Шерил и радуясь, что она не видит во мне серьезной соперницы, способной увести ее отца.
Питер Кастеллано поднял взгляд от огромного стола, за которым что-то писал, и улыбнулся мне:
— Я начал тут набрасывать заметки, пока вас ждал, Саманта. Чтобы легче было отвечать на ваши вопросы. Мы ведь уже закончили с ранним периодом, верно?
Он легко и изящно поднялся со своего места. Черные волосы блестели, в них не было и намека на седину. На нем были серые брюки, зеленый вельветовый,
— Да, почти закончили, мистер Кастеллано. Мистер Лэтроуб предположил, что я соберу ранний период в две главы, по прочтению которых будет принято решение — продолжать или отклонить работу. Мою работу. Не думаю, впрочем, что они откажутся от самой идеи, ни при каких обстоятельствах.
Он рассмеялся:
— А я с уверенностью могу сказать, что ни один издатель, если он в здравом уме, не забракует ваше превосходное изложение материала, Саманта.
— Надеюсь, вы окажетесь правы. К несчастью, у меня пока нет вашей уверенности в моих способностях.
— Не присядете, пока я закончу? Может быть, хотите чего-нибудь выпить? Я буду готов через пять минут. Отвечу на ваши приготовленные для меня вопросы.
— Спасибо. Но я хотела бы пока еще раз осмотреться здесь, мистер Кастеллано.
— Саманта, — сказал он мягко, — не легче вам будет звать меня просто Питером?
— Может быть, — призналась я, почувствовав, как нелегко выносить взгляд этих синих странных глаз, и отвернулась, смутившись, — но это было бы не совсем профессионально, не так ли, мистер Кастеллано? Если не возражаете, лучше оставить наши отношения дружескими, но строго официальными.
Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой:
— Ведете себя как примерный биограф? Что ж, все, что пожелаете, Саманта. Вы не возражаете, что я вас так называю? — Он сел снова за стол и вернулся к своим записям.
Я смотрела на него и думала, что ничем не отличаюсь от других женщин. Несмотря на все, что говорила Шерил, я тоже оказалась полностью под влиянием его очарования. Я даже чувствовала его притягательность, пока ходила по огромной библиотеке, разглядывая ряды книг в кожаных переплетах. Смотрела на портреты на стенах, стараясь переключить на них свое внимание и забыть о присутствии Питера Кастеллано. Мой взгляд упал на портрет отца Питера Кастеллано — графа Николая Николаевича Зинданова...
Красивое лицо графа имело жесткое выражение, эту жесткость не унаследовал сын. И можно было легко вообразить, как зажигались эти темные глаза вожделением и злой волей, когда граф применял свое право суверена к какой-нибудь напуганной до ужаса девушке из своего поместья.
Графиня Лара, решила я, должно быть, находила своего крестьянского Распутина бледной заменой пылкому графу, которого потеряла. Неудивительно, что она металась от любовника к любовнику в поисках удовлетворения. Я повернулась к ее портрету, висевшему в другом конце комнаты, и не сдержала возгласа удивления. Портрет исчез.
— Я готов, Саманта.
Я подошла к его столу.
— Вы куда-то перенесли портрет графини Лары? — Я старалась говорить как можно небрежнее.
Он встал подвинуть для меня стул.
—
Я выдавила смешок. Поскольку все без исключения люди в «Молоте ведьмы» говорят и действуют так, как будто графиня все еще живет в доме, я сказала то, чего от меня ожидали:
— Каким образом он может мне мешать? Я восхищаюсь портретом. Прекрасная работа. И вы совершенно правы, мистер Кастеллано, — ваша мать была действительно прекрасна. И художник сумел передать ее красоту. Думаю, на меня портрет подействует успокаивающе.
— Значит, вы не возражаете? Я рад. — Он явно переигрывал, изображая огромное облегчение. — Если бы я услышал, что он будет вас беспокоить, я попросил бы Стефана перевесить его.
Я попыталась сосредоточиться, глядя на свои записи. Сейчас 1966-й, говорила я себе, и это только портрет. Как глупо бояться портрета! Они могли бы и графа туда перенести за компанию. Но тем не менее меня странно обеспокоила мысль делить комнату с графиней.
— Итак, на чем мы вчера остановились? — начала я.
— Мы были в Париже, — отозвался он.
— О да. Вы с Ивонной Картье договаривались об условиях расторжения брака. Тогда вы еще не встретили вашу вторую жену.
— Нет. Это случилось позже. — Он откинулся назад, на спинку кресла, и прикрыл глаза. — С Ивонной все было просто, мы во всем пришли к согласию. Мы оба были актеры, и судьба развела нас по разным сторонам света, так что продолжать брак было бессмысленно. Судья сразу согласился. Все было официально. Условия зафиксированы в документах, которые вы можете прочитать и использовать для книги, если понадобится, Саманта. И хотя мы вели себя как взрослые умные люди, для нас обоих расставание было печально. Мы были счастливы в те моменты, когда находились вместе. Ивонна была потрясающая женщина и прекрасная актриса. Она тоже много работала, поэтому в краткие периоды отдыха, оставаясь вдвоем, мы всегда упивались друг другом. Часто она говорила мне, что привыкла жить именно для тех редких моментов, когда мы бывали вместе.
— Значит, вопрос супружеской измены не стоял?
Он открыл глаза.
— Абсолютно нет! Во всяком случае, на суде об этом не упоминалось. Я думаю, что у Ивонны были на стороне мужчины, уверен в этом. Но я никогда не спрашивал. А вернувшись домой, много времени проводил с Анной Тремайн, моей ведущей актрисой, необыкновенно пылкой и очень ревнивой молодой особой. Анна тогда была похожа на вас, Саманта. Высокая, стройная, страстная красивая брюнетка. Только глаза у нее были серые и не такие красивые, как ваши, зеленые. — Он рассмеялся. — Вероятно, вам уже много раз говорили, как красивы ваши глаза, Саманта?