Мона Лиза Овердрайв
Шрифт:
— Ты сам записывал? Интервью?
— Нет. Мне хотелось найти таких людей и уговорить их самим делать записи.
— И как?
— Не уговорил. Однако узнал несколько историй. Потрясающие байки. Один пилот с буксира рассказал мне, что на каком-то законсервированном японском заводе живут одичавшие дети-каннибалы. Короче, там, на орбите, у них чуть ли не своя мифология. Честное слово. Корабли-призраки, затерянные города… Если вдуматься, в этом есть даже какой-то пафос. Я хочу сказать, каждая из этих историй повествует о той или иной орбите, но что на одной, что на другой — там всё создано руками человеческими, имеет владельцев, занесено на карты. Будто видишь, как
— Да, — отозвалась она, думая о Легбе, о Маман Бригитте, о тысяче свечей.
— Однако, — продолжал он, — больше всего мне хотелось бы добраться до леди Джейн. Поразительная история. Совершенно готическая.
— Леди Джейн?
— Тессье-Эшпул. Это её семья построила тор «Фрисайд». Пионеры высокой орбиты. У Континьюити есть потрясающий видеофильм. Поговаривают, будто леди Джейн убила собственного отца. Она — последняя в роду. Деньги кончились много лет назад. Она распродала всё, приказала отпилить конец веретена и перебралась на новую орбиту…
Энджи выпрямилась на кушетке, сцепив пальцы на плотно сжатых коленях. По спине побежали ручейки пота.
— Ты не слышала этой истории?
— Нет, — проговорила она.
— Ну она сама по себе небезынтересна, поскольку даёт представление о том, как ловко они умели уходить в тень. Подумать только, сколько денег они угрохали на то, чтобы держаться подальше от информационных агентств. Мать была Тессье, отец — Эшпул. Они построили «Фрисайд», когда ничего подобного просто не существовало. Фантастически разбогатели в процессе строительства. К моменту смерти Эшпула их концерн, пожалуй, уже вовсю наступал на пятки Йозефу Виреку. И конечно, за это время они совершенно спятили и принялись подряд клонировать своих детей…
— Звучит… ужасно. И ты пытался… ты действительно пытался найти эту женщину?
— Ну я навёл кое-какие справки. Континьюити достал мне фильм Беккера, ну а координаты её орбиты, естественно, занесены во все справочники. Но как-то невежливо заявляться в гости, если тебя не приглашают, правда? А потом Хилтон вызвал меня обратно на Землю, снова за работу… Тебе нехорошо?
— Да, я… я думаю… Мне нужно переодеться, надеть что-нибудь потеплее.
За послеобеденным кофе она, извинившись, пожелала всем доброй ночи.
Порфир последовал за ней к лестнице. Всё время обеда он старался держаться к ней поближе, как будто чувствовал, что её снова что-то тревожит. Нет, подумала она, ничего нового. Просто сейчас в ней оживает то, чем она дышала, чем она жила раньше и всегда, всё то, что так безжалостно закрывали от неё наркотики.
— Мисси будет осторожна, — прошептал парикмахер так, чтобы, кроме неё, никто его не услышал.
— Со мной всё в порядке, — сказала она, поднимаясь на первую ступеньку. — Слишком много людей. Я ещё к этому не привыкла.
Он стоял, глядя на неё снизу вверх, отблеск умирающих углей за его спиной высвечивал череп — элегантно сработанный и в чём-то даже нечеловеческий. Энджи повернулась и стала взбираться по лестнице.
Час спустя она услышала шум прилетевшего за съёмочной группой вертолёта.
— Дом, — сказала она, — теперь я посмотрю фильм Континьюити.
Когда на своё место скользнул настенный экран, Энджи открыла дверь спальни и с минуту стояла на верхней площадке, прислушиваясь к звукам пустого дома. Прибой, жужжание посудомоечной машины, ветер, бьющийся в выходящие на веранду окна.
Она повернулась назад к экрану и поёжилась, внезапно увидев лицо, которое глядело
— Ганс Беккер, — сказал дом, озвучивая вступительный пассаж библиотечных работников «Сенснета», — немецкий видеохудожник, главной особенностью которого является пристрастное исследование жёстко разграниченных областей визуальной информации. Его подход варьируется от классического монтажа до технологий, позаимствованных у промышленного шпионажа, от фантазий на темы глубокого космоса до киноархеологии. Фильм «Антарктика начинается здесь», темой которого является изучение образов семейства Тессье-Эшпулов, в настоящее время расценивается как вершина карьеры кинематографиста. Патологически избегающий средств массовой информации индустриальный клан, ведущий свои операции из абсолютно закрытого орбитального дома, представлял собой исключительно сложную цель.
С исчезновением последнего титра белое веретено заполнило собой весь экран. Изображение сместилось к центру. Стоп-кадр. Молодая женщина в свободной чёрной одежде, фон неотчётлив. «МАРИ-ФРАНС ТЕССЬЕ, МАРОККО».
Это другое лицо, не лицо из заставки и не то, чьи воспоминания вторгаются в её сны, и всё же черты молодой Мари-Франс предвосхищают его, как будто под их покровом прячется личинка грядущего…
Звуковая дорожка вплетала в наслоения статики и бормотание неразборчивых голосов атональные линии напряжения, а в это время изображение Мари-Франс сменилось официальным монохромным портретом молодого человека в крахмальном воротничке с топорщащимися уголками. Это было красивое лицо, с прекрасными пропорциями, но какое-то слишком жёсткое, и во взгляде — выражение бесконечной скуки. «ДЖОН ХЭРНЕСС ЭШПУЛ, ОКСФОРД».
«Да, — подумала Энджи, — я тебя встречала, и не один десяток раз. Я знаю историю твоей жизни, хотя мне и не позволено коснуться её. И, если честно, вы мне совсем не нравитесь. Правда ведь, мистер Эшпул?»
Глава 13
Подвесной мост
Подвесной мост стонал и раскачивался. Носилки оказались слишком широкими, чтобы пройти между поручнями из натянутых верёвок, поэтому их пришлось поднять выше и нести на уровне груди. Маленькая процессия ползла сантиметр за сантиметром по мосту над казавшейся бездонной темнотой. Впереди — Джентри, крепко сжавший руками в перчатках ручки по обеим сторонам ног спящего. Слику достался более тяжёлый конец, изголовье с привинченными к нему батареями и прочим оборудованием. Он чувствовал, как за ними следом пробирается Черри. Ему хотелось сказать ей, что им здесь вовсе ни к чему лишний вес, чтобы она убиралась вниз, но почему-то сказать не мог.
Это была ошибка — дать Джентри пакет наркотиков от Малыша Африки. Слик не знал, что это был за дерм, который вкатил себе Джентри, не знал, какая реакция начинается сейчас в его крови. Что бы это ни было, Джентри слетел с катушек, и теперь они качаются на этом чёртовом подвесном мосту в двадцати метрах над бетонным полом Фабрики, и Слик готов был плакать или кричать от разочарования и обиды. Ему хотелось разбить что-нибудь, что угодно, но он не мог отпустить носилки.
Чего стоила одна только улыбка Джентри, выхваченная из тьмы светом биодатчиков в изножье носилок. Свет падал ему на лицо каждый раз, когда Джентри делал следующий шаг назад по настилу…