Мона
Шрифт:
На лифте для купальщиков я спустился на пляжный уровень, выбрал себе удобное местечко, расстелил полотенце и бросился в воду, предоставив волнам возможность покачать меня на своих «горбах». Потом выбрался на берег, улегся на полотенце и тут же заснул.
Разбудило меня ее прикосновение. Нежные руки, коснувшиеся шеи. Пальцы, выстукивавшие незамысловатый ритм.
Я перевернулся на спину и открыл глаза.
— Нельзя спать на таком солнце, — назидательно заявила она. — Вы можете сжечь спину.
Я
— Благодарю за заботу.
— Не надо меня благодарить. Я хотела вас разбудить. Мне очень одиноко.
Я присмотрелся к ней. Прекрасная фигура в цельном красном купальнике. Она только что вышла из воды, так что купальник облегал ее, как вторая кожа. Светлые волосы, светлые до самых корней. Алые влажные губы. По привычке я взглянул на четвертый палец левой руки. Увидел полоску от кольца, но не само кольцо. Задался вопросом, сняла она кольцо перед выходом на пляж или когда я привлек ее внимание?
— А где муж?
— Далеко, — ее глаза смеялись. — Далеко от меня. Здесь его нет. Мне одиноко.
— Его нет в Атлантик-Сити?
Она протянула руку и пощекотала меня под подбородком.
— Он в Атлантик-Сити, но не здесь.
— Хотите поплавать?
Она скорчила гримаску.
— Уже поплавала. Вода холодная. И резиновая шапочка очень тугая. У меня даже заболела голова.
— Так искупайтесь без шапочки.
— Не хочу. Не люблю мочить волосы, особенно в соленой воде. Потом придется до ночи отмывать их. У меня очень хорошие волосы. Тонкие, шелковистые. Не думайте, что я хвалюсь.
— В этом нет нужды. Любой ваш собеседник первым делом должен похвалить ваши волосы. Они действительно прекрасные.
Она улыбнулась.
— Вы милы. Очень милы.
— А разве ваш муж не такой милый?
— Забудьте о нем.
— Как можно? Он женат на самой красивой женщине этой планеты.
— Но мне он совсем не мил. Старый, толстый урод. Еще и глупый. И мерзкий.
— Так чего вы вышли за него?
— Он богат, — без запинки ответила она, — очень, очень богат.
Мы забыли про ее мужа и с визгом бросились в воду.
Кувыркались мы довольно долго. Она сказал, что ее зовут Мона, я представился Ленни. С ней было очень весело, и иногда я даже забывал, что она — чья-то жена. Мне казалось, что мы — двое милых людей, случайно встретившихся на пляже.
Потом я вспоминал, кто — она, а кто — я, и мои фантазии таяли, как дым.
— Ленни… — Мы уже стояли на песке, и я вытирал ей спину большим полосатым полотенцем. — …Мне пора возвращаться в номер. Думаю, он уже ждет меня. Я провела на пляже слишком много времени.
— Когда я снова увижу тебя, Мона?
— Этим вечером.
— Ты сможешь вырваться?
— Естественно.
— Где и когда?
Задумалась она максимум на три секунды.
— Здесь. В полночь.
— Разве пляж не закрывают на ночь?
Она улыбнулась.
— Ты же у нас умница. Я уверена, что найдешь возможность пробраться
Я знал, что получится.
— В полночь, — повторила она. — Надеюсь, сегодня выйдет луна. Обожаю лунные ночи.
Подошло время обеда. Надевать костюм, в котором я приехал, не хотелось, поэтому я решил посмотреть, что скинул мне со своего плеча Л. К. Б.
Л. К. Б. запер чемоданы на замок, но замки-то на всех чемоданах одинаковые. И на связке своих ключей я без особого труда нашел тот, что открыл маленький чемодан.
Сразу выяснилось, что одежду мы с ним носили разных размеров. Брюки не доставали мне до лодыжек, талия и задница у Л. К. Б. были в два раза больше моих, так что трусы просто падали на пол. А вот нога, слава тебе. Господи, оказалась одного размера. В чемодане лежали две пары дорогих туфель, и обе мне подошли. Носки, десять пар, я примерять не стал. Если подходят туфли, с носками проблем возникнуть не могло.
Разложив вещи по полкам, я закрыл маленький чемодан и убрал его в стенной шкаф. Положил на кровать большой, открыл его тем же ключом.
Развесил пиджаки, даже не взглянув на них. Во-первых, знал, что они мне не подойдут. Во-вторых, не хотел, чтобы Л. К. Б. случайно увидел меня в своем пиджаке. На обувь обычно внимания не обращают, а пиджак узнают с первого взгляда.
Повезло мне и с рубашками. Фигуры, как я уже отмечал, у нас были разные, а вот длина рук и окружность шеи совпадали. Рубашки мне подошли, а их он привез с собой много. Вслед за бельем и носками они перекочевали на полки. За рубашками последовали запонки и заколки для галстуков. Одежду Л. К. Б. покупал в Нью-Йорке — то ли жил там, то ли предпочитал тамошние магазины.
И, наконец, я обнаружил ящичек.
Первым делом подумал о деньгах. Ящичек-то из дорогого дерева, прямоугольный, в размер долларовой купюры, скорее, чуть больше. Я глубоко вздохнул, молясь, чтобы в нем лежала стопка сотенных. Может, Л. К. Б. был врачом и показывал не весь свой заработок, уходя от налогов. Да и не одни врачи брали черным налом.
С ящичком мне пришлось повозиться. Ни один ключ к нему не подходил. Вскоре я сдался и поставил ящичек на комод. Повернул к себе задним торцом. Внимательно осмотрел петли. У меня была маленькая пилка, которой я мог их подцепить.
Я уже достал ее, потом отложил в сторону, вытащил из пачки сигарету, закурил. Решил немного помечтать. Этот ящичек — подарок. Так чем же меня порадовала судьба? Деньгами? Трубочным табаком? Цветочными удобрениями?
В ящичке могло храниться все, что угодно.
Я разобрался с петлями и снял крышку. Увидел лист папиросной бумаги. Убрал и ее.
А под бумагой обнаружил белый порошок.
Находка повергла меня в уныние. Стоило потеть ради такой ерунды. Я-то рассчитывал, что Л. К. Б. хранит в ящичке целое состояние, а нашел какую-то белую пыль.