Мона
Шрифт:
— Что они делают?
Ларри положил передатчик на пол. Синяя точка на экране не двигалась. Ларри выпрямился и проследил за взглядом Миши, смотревшего на разогретый солнцем асфальт. Двое мужчин вышли из машины. Толстый и худой. Водитель и Эрик Сёдерквист. Толстый направился к микроавтобусу. Эрик остался стоять у машины, держа черную сумку в руке. Миша повторил вопрос:
— Что они делают?
В воздухе чувствовался легкий запах жженой резины. Дул легкий ветерок, и стоило Эрику шевельнуться, как наверх поднимался красно-коричневый песок. Эрик посмотрел в сторону микроавтобуса, где стоял его водитель и разговаривал с кем-то, находившимся вне поля зрения. Потом он перевел взгляд на высокое ограждение, на закрученную плотными кольцами колючую
Эрик взглянул на огромные ворота из синей стали не ниже пяти метров в высоту и восьми метров в ширину. Он надеялся, что ехать в Газу ему не придется, да и едва ли это было возможно. Может, он все-таки останется в Израиле. В горле пересохло, а в желудке было пусто. Невыносимый скрип разорвал жару, и в нижней части ворот открылась дверь. В проеме появились двое израильских военных и с глухим стуком захлопнули за собой дверь. Справа сидели несколько десятков человек в серо-коричневом тряпье, многие без обуви. Один из них держал плакат, но Эрик не мог разглядеть надпись.
— Hey, mister! [96]
Толстый шофер махнул рукой.
Эрик пошел в его сторону. Песок хрустел под ногами, и пустая пивная банка загремела, когда Эрик наткнулся на нее. Сбоку от микроавтобуса встал мужчина и прикрепил на него большой белый лист. На нем черными буквами было написано «ПРЕССА». Остальные стекла были затонированы, поэтому Эрик не мог заглянуть вовнутрь. Когда он подошел к шоферу такси, из водительского окна микроавтобуса высунулся мужчина с каштановыми кудрявыми волосами и в маленьких круглых очках. Он был одет в белую футболку.
96
Эй, мистер! (англ.)
— Сёдерквист?
— Это я.
— Molto bene. [97] — Мужчина протянул руку. — Гино Лугио.
Эрик пожал ему руку и замер, не зная, что делать дальше. Мужчина, прикрепивший листок на автобус, отодвинул боковую дверь и залез внутрь. Гино кивнул Эрику:
— Dai [98] садись тоже. Мы должны ехать.
Эрик взялся за ручку двери и скользнул в салон. Внутри точно было не меньше пятидесяти градусов жары. Тут сидели трое: женщина и двое мужчин. Одеты не по канону. Европейцы. Сзади валялись серебристые чемоданчики, сваленные в кучу, а между ними и стенкой автобуса лежали черные кабели. Женщина записывала что-то в блокнот, а мужчины вместе читали помятый номер «Коррьере делла сера». [99] Не успел Эрик сесть, как завелся мотор, а дверь захлопнулась. Эрик устроился на сиденье рядом с женщиной. Вместо того чтобы поехать, Гино встал и подошел к нему. Он сел на корточки, слегка покачиваясь, чтобы поймать равновесие. От него пахло сигаретами и кофе. Каштановые кудри падали ему на лицо, и благодаря им Гино выглядел моложе, чем был на самом деле. Он хорошо говорил по-английски, хоть и с узнаваемым итальянским акцентом.
97
Очень хорошо (итал.).
98
Давай! (итал.)
99
Ежедневная итальянская газета.
— Мистер Сёдерквист. Мы знаем, что вы шведский доктор, который хочет оказать помощь в Газе. Там много страданий. Но израильские власти не разрешают никому из гражданских пересекать границу, какими бы благородными ни были их намерения. Поэтому вы поедете с нами, но вам придется разыграть роль. Идет?
Эрик пытался собраться.
— Кто вы?
Мужчина улыбнулся и театрально раскинул руками.
— Мы глаза Италии. Бригада «Раи Унос».
Он рассмеялся. Остальные молчали. Мужчины даже не подняли глаз от газеты. Между ними на сиденье лежал пакетик с карамелью, и они то и дело доставали фиолетовые конфеты. Женщина добавила:
— Новости крупнейшего итальянского канала.
Гино продолжал:
— Мы получили возможность провести долгожданное интервью в Газе. Поэтому мы обещали некоторым… друзьям… взять вас с собой. Они встретят вас в паре десятков километров от границы. Но сначала нам нужно пройти границу. Эрец полностью закрыли несколько недель назад. За последние дни, после теракта в Тель-Авиве, никто не смог попасть туда. У нас есть специальное разрешение и хорошие контакты с местной полицией, но гарантий никаких нет.
— И что я должен делать?
— Ничего. Надеюсь, говорить вам не придется. Вы звукорежиссер. Нам пришлось оставить настоящего специалиста по звуку дома, чтобы взять вас. Наши визы действительны только при точном числе названных участников. Будем надеяться, что пограничник не знает итальянского. Сидите тихо и старайтесь выглядеть как житель Милана.
Гино протянул красный паспорт с желтым оттиском. «Unione Europea Repubblica Italiana. Passaporto». Эрик взял его и стал разглядывать фотографию. Грубое лицо с плоским лбом, густыми бровями и широким носом. Энрике Виттесе. Не очень-то похож. Сёдерквисту казалось совершенно невозможным, что он может прикинуться мужчиной в паспорте. Нереально. Он скептически посмотрел на Гино.
— Неужели они могут повестись на это? Мы имеем дело с израильскими пограничниками.
— Может, нет. Тогда мы все окажемся в дерьме. Будем молиться Мадонне, чтобы все прошло хорошо. Проверяющий паспорта, возможно, устал, влюбился или заболевает.
Гино поспешно улыбнулся и вернулся на водительское место. Потом крикнул, не поворачивая головы:
— Не забудьте вернуть паспорт, когда будете выходить. Энрике не обрадуется, если вы его потеряете. Он и так в ярости, что не смог поехать в Газу.
Он включил первую передачу, и микроавтобус, подпрыгнув, начал движение. Они развернулись и покинули парковку, направляясь к синим воротам. Женщина рядом вернулась к записям в блокноте. Один из мужчин напротив прокомментировал что-то в газете, а второй засмеялся. Значит, Эрик едет в Газу. Худший из возможных вариантов. Или они застрянут на границе. Сёдерквист поймал себя на мысли, что надеется на разоблачение. Что пограничники почувствуют ложь, обнаружат фальшивый паспорт и остановят их. Будет много бюрократии, а потом им запретят въезд. Спасут.
Микроавтобус остановился. Они стояли прямо перед воротами, которые возвышались на много метров над ними. Казалось, открыть их нереально даже при большом желании. Они были слишком тяжелые, слишком огромные, слишком непоколебимые. Молодой израильский пограничник подошел к Гино, и они тихо заговорили на английском. Когда Эрик посмотрел на выкрашенную в синий цвет сталь, он заметил контуры граффити. Он попытался проследить за едва заметными линиями, но быстро упустил их. Кто-то написал что-то на воротах, а солдаты стерли надпись. Но какая разница, есть здесь граффити или нет? На этом манифесте полного провала? Краска из баллончика на гигантском блоке из железа, который только запирал либо снаружи, либо внутри. Запирал все надежды. И кто решил, что ворота должны быть именно синими? Становились ли они от этого менее ужасными? Более естественной частью окружения? Могла ли стальная стена в восемь метров шириной стать естественным элементом чего-либо?