Монах: последний зиндзя
Шрифт:
– Прочь! Он мой! – рявкнул самурай Такаши. Озадаченный, испуганный и сконфуженный, Ацуи немного отъехал в сторону от сражавшихся и попытался оглядеть поле боя. Самурай с белой шелковой повязкой вокруг шлема направился к нему. Ацуи поднял свой меч, встав в оборонительную позицию.
– Я Тедзука Сиро из провинции Тогема! – крикнул самурай. – Кто вы, господин? Назовите имя и титул.
– Я Такаши-но Ацуи, сын Такаши-но Кийоси, внук Такаши-но Согамори! – с гордостью ответил Ацуи.
– Достойный соперник! – сказал Сиро. – Я также не опозорю
Шепча молитвы духу своего отца, Ацуи двинулся вперед и нанес удар, целясь в голову противника. Сиро парировал выпад и вытянул свою свободную руку, чтобы захватить Ацуи и притянуть его к себе. Дико извиваясь, Ацуи почувствовал, как его отрывают от седла и бросают на лошадь врага. Он ударился лицом о железную луку седла. Ацуи почувствовал, как ему повернули голову, и понял, что сейчас будет нанесен удар.
Вдруг Сиро произнес звук, похожий на нечто среднее между хрюканьем и стоном. Затем звук раздался вновь, и Ацуи почувствовал, что хватка ослабла. Юноша упал с лошади Сиро, ошарашенно оглядываясь, и увидел свою серую, стоявшую поодаль. Он подбежал к ней и вскочил в седло. Только после этого он оглянулся и посмотрел, что же случилось с Сиро.
Исороку заканчивал отрезать голову Сиро. Он освободил ее из-под шлема и поднял, ухмыляясь, затем привязал голову к седлу и вскочил на лошадь.
Ослабев от ужаса, Ацуи направился к нему.
– Я обязан тебе жизнью!
– Пока он был занят тобой, – пожал плечами Исороку, – я нанес удар кинжалом. Ты и я составили хорошую пару. Давай найдём ещё одного. На этот раз я с ним схвачусь, а ты подкрадешься и ударишь его кинжалом.
«Я едва не был убит, но со мной ничего не случилось, а воин, собиравшийся покончить со мной, теперь мертв, – подумал Ацуи. – Единственная возможность пройти через это – ни о чём не думать. Просто сражаться». Ацуи заскрежетал зубами и хлопнул Исороку по плечу:
– Поехали.
Один из воинов Ацуи подскакал к ним:
– Господин Такаши-но Ацуи, вам приказано сейчас же покинуть поле боя! Господин Такаши-но Нотаро повелевает, чтобы вы вернулись в лагерь!
– Нет!
– Пожалуйста, мой господин! – попросил воин, видя, как лицо Ацуи почернело от гнева. – Я только передал вам приказ…
– Тебе лучше поехать, – сказал Исороку. – Твой дядя всё-таки главнокомандующий армии…
– Я сказал, чтобы ты не ввязывался в бой! – жирное лицо главнокомандующего было таким же красным, как и его кимоно военачальника.
– Извините меня, доблестный дядя, но вы приказали мне не вступать в одиночные поединки. Это я помню…
– Я видел, что случилось там, внизу! – глаза Нотаро сузились от гнева. – Если бы я доложил отцу, что воин Муратомо обезглавил тебя, потому что я занимался в это время другим делом и не следил за тобой, то он оставил бы меня без наследства. А теперь убирайся с глаз долой и не приближайся к полю боя, пока сражение не станет всеобщим. Если в этом случае тебя убьют, то здесь не будет моей вины.
Он повернулся –
Ацуи провел остаток дня на вершине холма, наблюдая за сражением, развернувшимся в долине, молча сгорая от стыда. Если бы только дядя Нотаро разрешил ему остаться на поле боя, он, возможно, оправдал бы себя, убив самурая Муратомо, или умер, и тогда прекратилась бы эта боль.
Сражение в долине оставалось неизменным. Хотя потери Муратомо были меньшими, чем у Такаши, они не посылали новых воинов на поле боя, чтобы заменить погибших. К ночи сотня воинов Такаши сражалась с неполной полусотней воинов Муратомо.
«Если Муратомо пытаются доказать, какими грозными воинами они являются, – подумал Ацуи, – то им это удается».
Стало слишком темно, чтобы продолжать сражение. Прокричав комплименты друг другу, самураи направились в свои лагеря. Появились слуги, опознававшие тела павших. «Один из этих трупов мог быть мой», – подумал Ацуи. Теперь, когда стемнело, Ацуи дал волю слезам, бегущим по щекам. Подошел слуга и спросил, ел ли он что-либо. Ацуи не обращал на него внимания до тех пор, пока тот не ушел.
Флейта висела у него на поясе, но у юноши не было желания играть на ней. Он попытался взывать к помощи Будды, но он сомневался, что кроткий Будда был заинтересован в душевном успокоении юноши, сломленного тем, что не добыл голов поверженных врагов. Он сидел, скрестив ноги и положив руки на колени. Он хотел успокоить себя: завтра будет лучше. Юноша вспомнил, что забыл снять доспехи. Возможно, он оставит их на себе на всю ночь, в наказание за свою полную беспомощность в бою.
Луна, похожая формой на ноготь большого пальца, осветила холмы, на котором находились Муратомо. Ацуи пытался разглядеть их белые знамена, но не смог, Лес, окружавший его, хранил молчание. Где-то мычал бык.
Затем раздались крики – они доносились сверху и позади Ацуи. Стук копыт донесся из леса. Ацуи вскочил на ноги. В гуще деревьев в западной части холма появились факелы. Раздались возгласы Муратомо: «Седлайте лошадей! Доставайте оружие!»
Ацуи побежал вверх по холму, к огням своего лагеря. Он не смог посчитать количество факелов, горевших в лесу. Он вспомнил, что Юкио, должно быть, имеет не менее ста тысяч всадников. Такаши сами дали усыпить себя самурайскими поединками, в которые вовлекли их Муратомо. Всё это время воины в белом готовили атаку.
– Бегите! Бегите! – крикнул слуга, пробегая мимо Ацуи.
Вокруг него появились воины, возможно, Такаши. Он собирался пойти пешком, если не удастся найти свою лошадь.
Он увидел лицо Исороку в бликах огней лагеря. Испуганный слуга держал обеих их лошадей.
– Еще одна возможность сразиться, – сказал Исороку после того, как они сели верхом.
– Где твои доспехи? – крикнул Ацуи.
– Я снял их на закате. Не было времени их надеть. Я взял свой меч! – он махнул им. – Поедем, все устремляются вниз с холма.