Монах
Шрифт:
Анатолий Петрович и верил, и не верил, что он в главном Храме христиан. Все обыденно и просто, нет пышного великолепия католических храмов с их изощренной деревянной резьбой, тяжелого золота православных иконостасов. Он тихо шепнул Маше:
– Мы не перепутали, это тот самый Храм?
– Успокойся, – ответила жена, – конечно, он. Самый главный христианский Храм. А вот и лестница на Голгофу.
– На Голгофу?
– Храм построен над горой, где распяли Христа, и тут же Кувуклия, камень, где он воскрес. Все рядом.
– Маша, но ведь это все условность, литература.
– Кто знает, – как-то неопределенно ответила Маша. –
Анатолий Петрович не знал, что ответить своей начитанной жене. Не станешь же в подобном месте затевать богословские беседы, и тем более споры.
Первый день пребывания в Иерусалиме стал для Анатолия Петровича самым интересным и насыщенным, словно ожили многочисленные сказания и легенды, которые сыпались на туристов и гостей города со всех сторон. Он вместе со всеми шел по скорбному пути Христа от места, где его судили, до места, где его распяли.
Этот город не с чем нельзя сравнить. Необыкновенное смешение одежд: ортодоксальные евреи в длинных черных пальто и шляпах, монахи-францисканцы и монахи доминиканцы, протестантские пасторы, греческие и армянские священники, эфиопки, закутанные в длинные белые «шама», арабские женщины в белых хиджабах, мужчины в «джеллаба» – халатах с длинными рукавами и капюшоном. Ортодоксальные евреи ходят по улицам очень быстро, и не потому, что боятся молодых арабов, которые могут их спровоцировать на драку, а чтобы не терять времени между молитвами. В Шаббат они направляются к Стене Плача. Рядом с ними или на шаг позади идут их жены, одетые менее броско: длинная юбка и скромный жакет. После всех хождений по городу, Анатолий Петрович и Маша снова пришли в Храм Гроба Господня. Они хотели еще раз посмотреть на святыню, попрощаться, постараться запомнить как можно больше.
Анатолий Петрович стоял перед камнем помазания, прикрыв глаза и не веря увиденному, удивляясь услышанному, споря с собой. Ему захотелось перекреститься, но он не мог на это решиться. Вдруг Всевышний увидит, что он, не крещенный, делает то, что ему не полагается делать? Хотя, кто увидит? Да он и увидит! Кто это он?
И вдруг кто-то рядом негромко сказал:
– Здравствуйте, Анатолий Петрович.
Он оглянулся, никого не увидел. И тут же заметил: на него, разделяемый только камнем, где лежал Иисус, смотрит с улыбкой незнакомый монах.
Он повернулся к жене.
– Похоже, я перегрелся на солнышке. Мне уже чудится, что со мной монахи здороваются.
– Успокойся, – она не успела еще договорить, как странный монах подошел к ним почти вплотную и уже громче, с улыбкой сказал:
– Здравствуйте Анатолий Петрович! Я вам не причудился, хотя в таком святом месте все возможно. Я сам удивлен не меньше вашего…
– Господи! – с каким-то неподдельным изумлением сказала Маша, – нет у нас знакомых монахов…
– Уже есть, – перекрестившись, утвердительно сказал монах.
Анатолий Петрович молчал, в упор, не стесняясь, разглядывая монаха.
Перед ним стоял мужчина среднего роста, худощавый, с удлиненным лицом, с жидковатой, хоть и длинной, бородой. Щека с левой стороны была рассечена шрамом, выходившим на висок, и скрыть его было невозможно. Глаза синие, пронзительные, встречаться с ними взглядом было нелегко. Они сразу отталкивали, вернее, отодвигали собеседника, заставляя смотреть куда-то вниз или вбок, но только не прямо. Волосы на голове были
Разглядывая этого человека, Анатолий Петрович не мог найти ни одной знакомой черточки, по которой мог бы его узнать. Он пожал плечами:
– Удивительно, не могу вспомнить. Может быть, хотя бы намекнете? У меня был такой случай: в Париже, возле храма Сакре-Кер, мы с Машей встретили нашего соседа по подъезду, с которым мы даже не были знакомы.
Монах улыбался. Улыбка искривляла страшный шрам на щеке, смотреть на него было неприятно и неловко.
– Я наблюдаю за вами уже давно. Увидев Вас в Гефсиманском саду, я не поверил своим глазам… Чтобы убедиться, прошел вместе с вами в русскую церковь Марии Магдалины, потом в церковь Бога Отца. Простите меня, я был вынужден прислушиваться к вашим разговорам с женой и убедиться, что это вы. Вслед за вами я вошел в Старый город через Яффские ворота, и уже хотел окликнуть Вас, но кто-то отвлек меня, и вы потерялись из виду. Я был уверен, что вы прошли к Стене Плача, ее не минует ни один человек, приезжающий в Иерусалим. Удивительно, но я не увидел вас ни на Дороге Скорби, ни у храма Святой Девы Марии. Наконец я догадался, что мимо Храма Гроба Господня вы вряд ли пройдете, но если уж и тут не придется увидеться – на то воля Господня.
Анатолий Петрович слушал монаха со все возрастающим удивлением. Не было среди его знакомых ни монахов, ни священнослужителей. Так кто сейчас перед ним? Вряд ли это шутка. Кто здесь может подшутить над ним? Даже его близкие не знают, что они с женой здесь. Поездка в Тель-Авив была настолько стремительной, что о ней не говорилось никому. Так кто этот человек?
– Вижу, вы меня не узнаете.
– Не узнаю.
– Вспомните Лучегорск, механосборочный цех, смертельный случай…
– Такое нельзя забыть. Все годы, что я проработал на стройке, смертельных случаев было несколько. Они как рубцы на сердце – и хотел бы забыть, да не сможешь…
– А Сашу Петрова помните? Мастера?
– Сашу Петрова помню.
– Неужели я так сильно изменился?
– Вы Саша Петров?
Монах утвердительно кивнул.
– Чудеса…
– А в чем чудеса? Тридцать лет миновало, немудрено, что вы меня не узнали.
Они прошли вдоль лестницы, ведущей на Голгофу, и оказались во дворе храма. Чтобы поддержать разговор, Анатолий Петрович показал на открытые ворота церкви.
– Удивительное дело, вот этот храм – главная святыня всего христианского мира. Но если говорить откровенно, этот мрачный зал угнетает, давит на психику.
– А для меня все здесь – легко и покойно. Ну, теснота, конечно, но она ведь оттого, что церковь делят между собой несколько общин. У каждой здесь свои часовни и алтари, каждая служит по собственному распорядку. Даже здесь, – он обвел рукой маленький дворик, – стоят церкви чуть ли не всех христианских конфессий. Посмотрите, вот Эфиопский комплекс: монастырь – копия африканской деревни, а ее двор и часовня расположились прямо на своде храма Гроба Господня. С этой стороны – Александровское подворье, вот городские ворота, через которые переступил Иисус на пути к месту казни.