Монах
Шрифт:
Едва она договорила, как раздался еще один стон, более громкий. Монахини, осеняя себя крестным знамением, повторяли молитвы против злых духов, но Лоренцо внимательно слушал. Ему даже почудилось, что он почти различает слова горькой жалобы, однако расстояние превращало их в бессвязный ропот. Звуки эти доносились словно из середины небольшой подземной залы, в которой находились монахини и он и от которой по всем направлениям ответвлялось множество проходов, так что формой она напоминала лучистую звезду. Живое любопытство возбудило в Лоренцо непреодолимое желание проникнуть в тайну. Он попросил монахинь умолкнуть, те послушались, и вновь наступила тишина, а затем ее нарушил стон, повторившийся несколько раз. Лоренцо обнаружил, что стоны звучат громче, когда, стараясь проследить их направление, он приближался к статуе святой Клары.
— Звуки доносятся отсюда, — сказал он. — Чья это статуя?
Елена, к которой он обратился с этим вопросом, помедлила с ответом и вдруг молитвенно сложила руки.
— О! — воскликнула она. — Ну конечно же! Я поняла,
Монахини окружили ее, нетерпеливо прося объяснений. Она торжественно напомнила им, что статуя эта с незапамятных времен прославилась как чудотворная. Из этого она заключила, что статуя удручена пожаром в своем монастыре и выражает свою скорбь вслух. Однако Лоренцо, не разделяя ее веры в чудотворные свойства статуи, не мог согласиться с таким объяснением, хотя монахини тотчас и без колебаний согласились с сестрой Еленой. Впрочем, в одном и он был с ней согласен — стоны, по его мнению, действительно исходили от статуи. И чем дольше он их слушал, тем сильнее убеждался в этом. Он подошел к статуе ближе, намереваясь тщательно ее обследовать, но монахини, угадав его намерение, именем Божьим заклинали его остановиться — ведь стоит ему прикоснуться к статуе, как он упадет мертвым.
— Но в чем заключается опасность? — осведомился Лоренцо.
— Матерь Божья! Как это в чем? — воскликнула Елена, большая любительница рассказывать истории о чудесах. — Слышали бы вы хоть сотую долю того, что нам поведала настоятельница про чудеса, творимые этой статуей! Она тысячу раз предупреждала нас, что, посмей мы прикоснуться к ней, последствия для нас будут самыми роковыми. Среди прочего она рассказывала про грабителя, который проник в подземелье глухой ночью и увидел вон тот рубин, цены которому нет. Вы его видите, сеньор? Он блистает на среднем пальце руки, которая держит терновый венец. Такая драгоценность, естественно, распалила алчность злодея, и он решил ею завладеть. С этой целью он взобрался на пьедестал, ухватил правое плечо святой и потянулся за кольцом. Каково же было его удивление, когда святая угрожающе воздела руку с кольцом, а ее губы посулили ему вечную погибель! Вне себя от благоговейного ужаса, он отказался от своего намерения и собрался покинуть подземелье. Но и тут потерпел неудачу! Бежать он не мог, ибо его правая ладонь, опиравшаяся на плечо статуи, накрепко к нему приросла! Тщетно пытался он освободить руку! Рука его оставалась прикованной к статуе, а нестерпимая, жгучая боль, разлившаяся по его жилам, исторгала у него такие вопли о помощи, что в подземелье сбежались люди. Злодей сознался в своем кощунственном посягательстве и был освобожден, только когда у него отсекли правую кисть! Она так и осталась навеки прилипшей к плечу статуи. Грабитель стал отшельником и вел с тех пор примерную жизнь. Однако приговор святой исполнился, и легенда гласит, что он бродит по этому подземелью, стонами и сетованиями моля святую Клару о прощении. Вот я и думаю, что те, которые слышали мы, были испускаемы духом этого грешника. Однако наверное утверждать не берусь, скажу только, что с того часа никто не смел прикасаться к статуе. А потому, добрый сеньор, не будьте глупцом! Во имя Неба откажитесь от своего намерения и не обрекайте себя понапрасну верной гибели.
Отнюдь не убежденный, что гибель так уж верна, Лоренцо не отступил. Монахини жалобно умоляли его не упорствовать и даже указали на кисть грабителя, все еще видимую на плече статуи. Они полагали, что уж такое доказательство его непременно убедит. Однако оно возымело обратное действие, и он вверг их в великое смущение, высказав подозрение, что высохшие, сморщенные пальцы были прилеплены там по приказанию настоятельницы. Не слушая их мольбы и предупреждения, он подошел к статуе, перепрыгнул чугунную решетку, опоясывавшую верхний край пьедестала, и подверг ее тщательнейшему осмотру. Выглядела статуя каменной, но тут же выяснилось, что она вырезана всего лишь из дерева и покрашена. Он попробовал покачать ее и сдвинуть, но она составляла как будто единое целое со своим основанием. Лоренцо вновь тщательно ее осмотрел, но так и не нашел разгадки, которой монахини, убедившись, что святая его не покарала, теперь жаждали не меньше его самого. Он замер и прислушался. Стоны продолжали раздаваться через некоторые промежутки, и он был убежден, что здесь находится ближе всего к их источнику. Это подтолкнуло его вновь внимательно осмотреть статую. Внезапно его взгляд задержался на высохшей кисти. Ему пришло в голову, что такой видимый запрет не прикасаться к плечу статуи должен иметь вескую причину. Вновь взобравшись на пьедестал и внимательно осмотрев деревянное плечо, он увидел полуприкрытую тем, что считалось кистью разбойника, небольшую чугунную шишечку. Это открытие привело Лоренцо в восторг. Он прижал палец к шишечке и надавил как мог сильнее. Тотчас внутри статуи послышался скрежет, точно поползла туго натянутая цепь. Робкие монахини испуганно отпрянули, готовые броситься вон из подземной залы при первом признаке опасности. Однако все было тихо, и они вновь собрались вокруг Лоренцо, с тревогой следя за ним.
Когда за этим открытием ничего не последовало, он спустился. В тот миг, когда он снял руку с плеча святой, она задрожала, повергнув зрительниц в новый ужас. Они решили, что статуя и правда одушевлена. У Лоренцо же возникла совсем иная мысль. Он без труда сообразил, что заскрежетала, высвобождаясь, цепь, скреплявшая статую и пьедестал. Он вновь попробовал повернуть ее и на этот раз добился своего без малейших усилий. Он
У монахинь это вызвало такое любопытство, что они забыли про все опасности, как воображаемые, так и подлинные. Лоренцо теперь взялся за решетку, чтобы ее поднять, и монахиня бросилась ему помогать. Поднять решетку оказалось вовсе не трудно. Их глазам открылся темный провал, дно которого терялось в непроницаемом мраке. Тусклые лучи лампады почти не проникали туда, освещая только несколько грубо вытесанных ступенек, спускавшихся во тьму. Стонов больше слышно не было, но никто уже не сомневался, что доносились они из этой зияющей бездны. Наклонившись пониже, Лоренцо, казалось ему, различил в глубине какое-то слабое мерцание. Напрягая зрение, он вскоре убедился, что видит крохотное пятнышко света, которое то появлялось, то исчезало. Он сообщил про это монахиням, и они тоже сумели разглядеть это пятнышко света. Но едва он объявил о своем намерении спуститься в нижнее подземелье, как они дружно принялись его отговаривать. Но все их доводы оказались тщетными. Ни у одной из них недостало смелости спуститься туда с ним, а он и подумать не мог о том, чтобы лишить их света лампады, и потому приготовился спуститься туда один в полной темноте. Монахини же ограничились обещанием помолиться о его благополучном возвращении.
Ступеньки оказались такими узкими и неровными, что спускаться по ним было словно прогуливаться по самому краю пропасти. Темнота не позволяла различить, куда он ставит ногу, так что ему приходилось соблюдать величайшую осторожность, чтобы не сорваться вниз. Раза два так чуть было и не случилось, однако он благополучно достиг нижней ступеньки, причем спуск оказался много короче, чем он ожидал. Он понял, что густой непроницаемый мрак обманул его зрение и пропасть была всего лишь не очень глубоким колодцем. Благополучно сойдя с последней ступеньки, он оглянулся, но светлого пятнышка нигде не увидел. Вокруг был лишь непроглядный мрак. Он прислушался, не раздадутся ли стоны, но услышал лишь голоса монахинь вверху — они негромко читали молитвы. Он помедлил, решая, в какую сторону направиться. В любом случае он решил продолжать поиски и двинулся вперед, но очень медленно из страха, что удаляется от несчастного создания, их испускавшего, а не приближается к нему. Стоны эти свидетельствовали о муках, если не телесных, то душевных, и он надеялся, что сумеет облегчить их. Внезапно его слух поразило жалобное стенание, раздавшееся где-то неподалеку. Он с облегчением поспешил на этот звук, становившийся с каждым его шагом все более отчетливым. А вскоре увидел смутное сияние, которое до этой минуты от него заслоняла невысокая каменная перегородка. Исходило оно от поставленного на кучу камней небольшого светильника, чьи слабые неверные лучи более усугубляли, нежели смягчали жуткий вид узкой темницы в стене подземелья. По ее сторонам можно было разглядеть другие такие же ниши, но их внутренность скрывала тьма. Свет холодно блестел, отражаясь в каплях сырости, покрывавшей осклизлые камни. Густой смрадный туман скапливался под низким сводом ниши. Лоренцо почувствовал, как влажный холод пронизывает его до костей. Но участившиеся стоны заставили его ускорить шаг. Он приблизился и увидел в неверном свете, что в углу этого гнусного узилища на соломе лежит существо, столь жалкое, изможденное и бледное, что он с трудом распознал в нем женщину. Она была полуобнажена, спутанные волосы падали ей на лицо, почти полностью скрывая его черты. Одна исхудалая рука бессильно покоилась на рваном тонком одеяле, прикрывавшем ее дрожащее в ознобе тело, другая прижимала к груди маленький сверток. Возле постели лежали большие четки, в углу напротив висело распятие, с которого несчастная не сводила пристального взора. Ближе к изголовью стояли корзинка и глиняный кувшинчик.
Лоренцо остановился. Окаменев от ужаса, он глядел на несчастную с жалостью и отвращением. Потом задрожал, у него мучительно защемило сердце, колени подкосились, и он был вынужден прислониться к каменной перегородке, не в силах сойти с места или заговорить со страдалицей. Она же обратила глаза в сторону лестницы, но не заметила заслоненного перегородкой Лоренцо.
— Никто нейдет! — проговорили она наконец.
Голос ее был глухим и словно клокотал у нее в горле. Она горько вздохнула.
— Никто нейдет! — повторила она. — Нет! Они забыли про меня! И более не придут!
Помолчав, она продолжала тоскливо:
— Два дня! Два долгих, долгих дня без пищи! И нет надежды, нет утешения! Глупая женщина! Как я могла желать продления столь тягостной жизни! Но такая смерть! О Боже! Погибнуть такою смертью! После нескончаемой пытки! До сих пор я не знала, что такое голод… Чу! Нет. Никто нейдет. Больше они не придут!
Она умолкла, задрожала и натянула одеяло на обнаженные плечи.
— Как холодно! Я все еще не свыклась с сыростью этой темницы! Странно… Но пусть! Вскоре мне станет еще холоднее, но я этого чувствовать не буду. Я буду холодной, такой же холодной, как ты!
Она взглянула на сверток у себя на груди, склонила голову и поцеловала его. Но тотчас отдернула голову и содрогнулась с отвращением.
— Он был таким милым! И мог бы вырасти таким прекрасным, совсем как он. Всего несколько дней, и как они его изменили! Я бы и сама его не узнала. Но все же он дорог мне. Господи, как он мне дорог! Надо забыть, чем он стал. Я буду помнить только, чем он был, и любить его, словно он все такой же милый, такой же прелестный, такой же похожий на него! Я думала, что выплакала все мои слезы, но вот одна еще осталась!