Монахиня Адель из Ада

Фрэй Анита

Помешался Пётр Сергеевич — отцеубийство, хотя и косвенное, сделало его сознание непроницаемым, а ум — крайне непонятливым. Возжелав иметь всё на свете, он страшно боялся продешевить…

Настал день, когда он, наконец, узнал причину появления феи-ангела в унылом полумонастырском заведении: у неё в Петербурге был тайный жених! Из местных дворянских сынков. Как-то днём она остановила Петра Сергеевича у флигеля, у того самого, где чулан.

— Раз уж вы меня первый встретили подле этих стен, то и знать вам первому полагается…

— О чём

вы? — смиренно спросил граф, отведя свой пронзительный взгляд.

— Не смущайтесь, пожалуйста. Мы ведь с вами друзья?

Пётр Сергеевич кивнул.

— Тогда вы согласитесь мне помочь! — обрадовалась барышня, запрыгала и захлопала в ладоши.

— В чём должна состоять моя помощь?

— Видите ли… — начала болотная принцесса свой чрезвычайно длинный и необыкновенно трогательный рассказ…

Из того повествования он доведался, что девицу звали Анной, и что она уже однажды виделась со своим суженым, а то был суженый, вне всякого сомнения. Встретились они год назад на императорском балу, альбомы друг другу подписали, и к следующему балу должны были определиться с чувствами: либо поклясться друг другу в вечной любви, либо расстаться навеки.

— Я напишу ему записку и передам с вами. Вы ведь не откажете затворнице-смолянке, побудете моим курьером, хорошо?

Пётр Сергеевич снова кивнул. Вид у него был смиренный и задумчивый, в то время как в душе творилось всякое-разное. Загляни кто-нибудь в тот момент ему в душу, отпрянул бы в ужасе…

Ровно через два часа брюнетистый курьер с жиденькими накладными усиками стоял в богато убранной княжеской гостиной, залихватски подбоченившись и насупившись. В той же гостиной, у столешницы с инкрустацией из слоновой кости и полудрагоценных камешков, сидел благородного вида юноша, чуть младше его возрастом, и строчил под диктовку любовные письма — одно длинней другого, на дорогущих вензельных листах. Юноша был трепетен и бледен, а диктовавший гость — не в меру свиреп и требователен.

— Чему вас учат в институтах? Письма невесте — и то написать не умеете… Дайте-ка сюда свои маракули!

Юноша протянул Петру Сергеевичу очередной исписанный листок. Граф схватил его, стал рассматривать.

— Хм… Та же история… Почерк снова чересчур уж ровный, складно написано, но… без души!

— Я старался вложить все чувства, которые…

— Все ваши старания пустыми оказались! Необходимо присустствие живой души! Живой! Душа, она либо присутствует, либо отсутствует! Разве уважающая себя дама откликнется на такое холодное, хотя и весьма учтивое, послание?!

Княжеский отпрыск судорожно сглотнул и слегка нахмурился. Наглый тон посыльного придал ему решимости.

— Не понимаю…

— Чего не понимаете?

— Ведь она велела вам пригласить меня на бал?

— Разумеется!

— А где же послание от неё?

Тут уж гость перешёл к угрозам.

— Если вы не понимаете простых вещей, то и нечего свататься к глубоко ранимым барышням! Любая бумажка может испортить её репутацию, дискредитировать в глазах общества! Найди кто-нибудь её послание к вам, она будет немедленно отчислена из института…

— Ах! — распунцовелся жених. — И что же теперь прикажете

делать?..

Курьер осклабился:

— Как «что»?! Переписывать, доводить каллиграфию до естественного вида! Любовь не терпит слишком акуратного письма и нехлюйства в чувствах! Я тут, можно сказать, и своей репутацией рискую, а вы хотите поломать всё дело?!

— Может быть, лучше воспользоваться сонетами?

— Какими сонетами?

— Шекспировскими…

— Валяйте! Но учтите: заимствовать чужую душу — грех. На свидание пойдёт не Шекспир, а вы, так что вам не следовало бы уж так уж переводами увлекаться. Подключите собственную голову! И сердце!

Сердце юноши не было каменным, он с новым прилежанием взался за бумагу и перо. Писем получилось огромное количество, но лишь одно из них удовлетворило диктовавшего. И вот что странно: забракованные послания не попали в мусорную корзину, их после ухода гостя не обнаружил никто: ни сам писавший, ни его домашние, ни прислуга.

А грозный посетитель княжеских особняков, сменивший выражение лица на кроткое, помчался к Смольному. Там его, в каморке сторожа, поджидала барышня.

— Неужели он мне так ничего и не написал?!

— Нет! Его маменька всё время были под рукой, а при маменьке он сам не свой, смущается даже шёпотом говорить на любовные темы…

— Но он… придёт на бал?!

— Тс-с-с… Разумеется придёт, куда ж он денется…

Барышня просияла:

— Я должна сделать ему подарок!

У Петра Сергеевича не было сомнений насчёт того, откуда прибудет подарок. Лишь только фея, глубокой ночью, скрылась в деревянном ящике, он прибил поверх зеркальной дверцы фанерный щит. Затем набросил на шкаф огромный, весь изъеденный молью ковёр…

Теперь надлежало добить соперника. Окончательно вывести из игры. Не врученное вовремя письмо, в конце концов, хотя и днём позже, было вручено любителю каллиграфии. Тот воспрянул духом, узрев конверт со знакомым почерком, но ненадолго. Текст записки был жестоким: «Приходите завтра. Объяснимся. Жду. Ваша Анна». Даты не было, но подпись-то знакомая стояла! «Завтра» означало день после бала. Его на бал не пригласили, а следующим днём… собирались унизить и прогнать?!

Что было потом, стало причиной долгих сплетен. Вся Итальянская улица недоумевала, куда это уехал от родителей и от прекрасного богатого житья молодой княжич. А тот уехал на Урал, к дядьке-золотопромышленнику — с горя дело новое осваивать. Раз уж в любви не повезло. Уехал в тот же день — так осерчал на неверную красотку!

А красотка, всё то время сидевшая в плену, позднее, натурально, была выпущена. Шкаф откупоривал Архип, так что ему и досталось.

Всё шло по плану. Следующим пунктом значился капитан. Пришлось прибегнуть к химии. Известно, что науки в Смольном преподавались чисто символически: упор делался на рукоделие, танцы и иностранные языки. Математика сводились к основным понятиям, а физика — к показу фокусов.

Была в институте и химия: преподавал её один бродяга, который разбирался в ядах. А главное — выбалтывал рецепты любому встречному, полезными бутылочками снабдевал, лишь бы платили.