Монастырь
Шрифт:
– Это нормальная реакция. – холодно констатировал Поскребышев, перехватив взгляд Игната Федоровича и заставив того покраснеть и отступить на шаг, – Гениталии являются самым ярким пятном на человеческом теле и просто обязаны невольно притягивать взоры. Правда, рассчитано это на самок…
Михаил Яковлевич внезапно умолк, сам пристально уставившись на пах трупа.
Затем, рукой в перчатке, доктор приподнял пенис, осмотрел мошонку странного черно-красного цвета. Хмыкнул.
– Что? – Настороженно спросил Лакшин.
Поскребышев
– Нож. – прозвучало требование.
Взяв мертвеца за волосы, Михаил Яковлевич сделал разрез от одного виска до другого. Обнажилась полоска кости. Крякнув, Поскребышев сильным движением стянул с черепа кожу головы. От такого зрелища Игната Федоровича замутило.
– Так и есть. – поднял брови врач.
– Что? – вынужден был повторить свой вопрос начальник оперчасти.
– Убийство.
– Точно?
– Смотрите, – врач указал окровавленным лезвием ножа на левую часть черепа.
– Этому зычку проломили голову.
Место, на которое указывал доктор выделялось темно бордовым, почти черным квадратом на красно-розовой поверхности черепной кости и казалось утопленным по сравнению с остальной поверхностью головы.
– Ударили, скорее всего, ломом, или киянкой, молотком в крайнем случае. А на колья сбросили уже полутруп.
– Ты уверен?! – Лакшин вгляделся в лицо убитого, словно надеясь что тот вдруг раскроет глаза и сам расскажет кто и за что лишил его жизни.
– Ошибиться тут невозможно. смотри, вся морда у него в ссадинах и кровоподтеках. Сам знаешь, зеки в лицо не бьют, а если и бьют, то уже приговоренного. Причем отметелили его незадолго перед смертью. За полчаса, максимум.
И еще могу посоветовать. От таких ударов на костяшках бьющего обязательно должны остаться следы. Присмотрись к своим зычкам. Авось и выцепишь кого…
Кума замутило от вида препарируемого трупа. Он покачнулся и едва не ухватился, чтобы удержать равновесие, за край операционного стола.
Новость не была для Игната Федоровича неожиданной, подспудно он был готов к такому повороту событий, но быть готовым и получить недвусмысленное подтверждение – это две совершенно разные вещи.
– Спирт есть? – с внезапной хрипотой в голосе спросил Лакшин.
– Боря, – врач уже вернулся к трупу и проводил разрез от горла до паха, – выдай товарищу майору сто грамм.
– Сто пятьдесят. – поправил кум.
– Сто пятьдесят. – согласился Поскребышев.
3.
Завхоз на разборках.
После разговора с кумом Котел чуть ли не бегом помчался к себе в отряд. На плацу ему встретился один из прапоров, Володя по прозвищу Тощий. Тот проводил завхоза долгим взглядом, моментально определив, что у того за пазухой что-то есть, но, видя что зек вышел из штаба, где в тот момент находился лишь главопер,
Всю дорогу до каптерки Игоря не оставляло странное ощущение, что его обманули. Казалось бы, ничего особенного не случилось, кум держался просто, но без излишних заискиваний. Говорил тоже всякие достаточно избитые истины, но все равно, у Котла осталось впечатление, что майор чего-то недоговаривал. Хотя, чего там, намеки кум давал самые прозрачные. Но откуда Лапша все знает?..
Буквально ворвавшись в каптерку, Исаков застал там Шмасть. Кряжистый, рябой, шнырь сидел, развалившись на стуле, и наблюдал за запаривающимся чифирем. Увидев Котла, Шмасть не шевельнулся, лишь скосил глаза на тяжело дышащего Игоря.
Ни слова не говоря, завхоз вытащил куль с чаем, положил на стол. Внутри что-то булькнуло. Услышав этот звук, шнырь растянул губы в улыбке:
– От кума?..
В ответ Котел неразборчиво буркнул и, развернув газету, вытащил из россыпи чаинок стограммовый бутылек коньяка. В первое мгновение на лице Исакова было лишь откровенное недоумение, его тут же сменила ярость и он изо всех сил сжал бутылочку в ладони, словно желая раздавить этот компромат.
– Чо, тяпнем? – равнодушно предложил Шмасть.
– Это… – у Котла не находилось нужных слов, – это же подстава! Ну, кум, ну, падаль!..
– Да не гоношись, – лениво протянул шнырь. – На хрен ему своего подставлять?
– Чего? – опешил Игорь. – С чего ты взял?
– А, – поморщился Шмасть. – Только не гони, что за жизнь с кумом перетирал.
Хочешь, расскажу что было?
– Ну?
– Сначала Лапша тер за косяки, потом намекнул, что если не будешь дятлить – сгноит. А ты согласился…
– Да ты чо, гнида?! Чтоб я стукачом?!.. – замахнулся Котел.
Шнырь даже не пошевелился, чувствуя, что завхоз не посмеет его ударить:
– А чо такого? Один хрен – ты уже кумовской. С той минуты как белую бирку нацепил.
– А ты?.. – осторожно спросил Игорь.
– Ты прикидываешься, или в натуре не въезжаешь? – Шмасть насуплено взглянул на Исакова. – Стал бы я тут штаны протирать если бы не отрабатывал? Стоит куму зубом цыкнуть – и ты, и я будем на промке бычить. А то, какая от нас польза?
Задумавшись, Котел присел на край стола, все еще сжимая в пальцах мерзавчик. Если верить шнырю, то вся зековская "верхушка" была на содержании оперчасти. И бугры, и шныри, и завхозы…
– А поскольку ты теперь под кумом, – тихо внушал Шмасть, – не рыпайся.
Узнаешь чего, новость в клювик – и к Лапше. А уж он не забудет, подогреет, отмажет, в случае чего… Кумовским здесь лафа…
– Лафа… – с горечью выдавил из себя Исаков, – А как кто узнает? В момент ведь отпидорасят!..
– Ну, ты чо? – отмахнулся шнырь, – Здесь чо, беспредел? Пока разборки идти будут – тебя кум закрыть сто раз успеет, а потом в другой лагерь перекинет.