Монеты на твоей ладони
Шрифт:
— И все это время…
— Да. Спячка. Обычная спячка. Точно такая же, как и каждые пять лет. — он прищурился и тихо сказал: — Я едва нашел тебя. Только когда ты бессознательно начал тянуть из меня силы, я понял где ты. Никогда, слышишь, никогда не думай, что можешь просчитать все. Никогда не думай, что все идет по плану. И никогда не думай, что мы оставим тебя, — он помолчал. — Поднимай людей, Хранитель. Теперь это единственное, что тебе остается.
— Главное — прикрывай мне спину, Рейн. В остальном я разберусь сам. И еще, — я сделал глубокий вздох. — Не забывай, что
— Цена победы…
— Цена победы, — отрезал я. — Я знаю.
Знаю… Знаю, черт подери, и мне уже до этого дела нет! Все, прочитан старый фолиант, прочитан и забыт. Я исчерпал свой лимит сделок с судьбой. А потому… Я сделал глубокий вздох и выбросил из сознания все и всех, кто мешал думать о деле. К черту Рейна, к черту дождь, к черту судьбу с Паучихой заодно.
Я окинул взглядом галерею. Не чтобы понять, что происходит, а как именно происходит. Да, атаки отбивались. Но как? Взгляд вычленил из массы одного мужчину, тихо стонущего в углу, вокруг которого суетился лекарь, перевязывая раны вместо полотна полосами сорванного со стены гобелена. Потом — еще одного, у которого руки висели плетьми. Потом еще одного и еще… Пол щедро полит дождем, потом и кровью, не раненных не было. Вообще. На залпах стояли в три линии, только одна из которых действовала. Но даже так не все в свою очередь поднимали руки. Люди устали. Смертельно.
Никто не разговаривал, не делал лишних движений. Только предельно сосредоточенные лица без выражения. И никаких мыслей. Вообще никаких. И это — все наши шансы?
Справа послышался хрип. Я оглянулся. Стоящий рядом храмовник заметно покачивался, конвульсивно дергая руками. А потом вдруг рухнул на светлый мраморный пол, закатив глаза. Подбежавший лекарь оттащил его к стене, где кучей лежали еще дюжина таких же. Ментальные резервы вычерпываются до донышка. Люди дают больше, чем могут. И получают кровоизлияние в мозг. И даже у патрульных силы тают поразительно быстро. Я прикрыл глаза. Последний залп прозвучал едва слышно. Не открывая глаз, рубанул вперед и вниз Лучом. Залп не дошел, распался слишком рано, и теперь они лезли по балкону. Торопливая смена линии отбросила их назад. Все, это предел. Дальше мы покатимся вниз.
Я отошел от перил, посмотрел на то, что осталось от трети гарнизона замка, и заговорил, перекрывая и дождь, и ветер, и то, что раньше было бурей:
— То, что мы делаем сейчас — прямой путь в могилу. Посмотрите правде в глаза. И спросите у себя, хотите вы этого или нет, — я медленно переводил взгляд с одного на другого. И то, что я говорил, ввинчивалось в каждый мозг, хотели меня слушать или нет. Некоторые физически меня уже не могли понять. Другие подумали и мысленно ответили. И лишь единицы сказали что-то в слух.
— Мы не побежим!
— Да некуда уже…
— Это наш дом, мы не оставим его…
— А нужно? — спросил я ровно. — Вы боретесь не с причиной, а со следствием. Нужно, чтобы… — я говорил, говорил недолго, но для меня эти минуты растянулись в часы. Я излагал план, сплавившийся из надерганных за последние сутки мыслей, воспоминаний и слепой веры. Мыслей и веры — их, каждого из тех, с кем спорил, дрался и
И люди слушали. И люди верили — мне, только мне и никому больше. Слушали и верили даже те, кто в полузабытьи валялся у стен.
И они пойдут за мной, мной и светом, который несет мой меч.
Когда люди очень хотят верить, нужно дать только повод. В остальное они поверят сами. Даже маги очень хотят верить, что у них впереди — жизнь. И люди вставали и шли за мной.
И я знал, что это навсегда. Они видели не меня — а образ, сплетенный из слов. И никакая сила уже не сломает его в их головах и сердцах.
Я повернулся лицом к горизонту. Сознание распалось на тысячи граней, а потом сложилось вновь, став четким, как никогда. Я потянулся к своим теням, и потянул их силу к себе. Она взбурлила, встала на дыбы, могучая, безудержная и заполнила каждую клетку до отказа. Я схватил в горсть россыпь призрачных, не видимых больше никому нитей и дернул.
Для нескольких десятков людей мир замер на полушаге. Замер весь, вместе с призрачными порождениями бури. И люди бросились вперед, теперь уже не просто веря — зная.
Я ощущал спиной тяжелый взгляд черных глаз, но не чувствовал ничего. Не тебе выговаривать мне. Твое место — за моей спиной. Оставайся там.
А они… Пусть верят в своего мессию.
Мир расплывался в мозгу в серое, ничего не значащее пятно. Он медленно проплывал внизу, не задевая отупевшее сознание, которое заволокло густым и липким, как патока, туманом. Мысли лениво ворочались в нем, все медленнее и медленнее, пока не застыли слипшимися леденцами.
В ушах звучал мерный, гулкий и очень, очень медленный стук. Сердце. Тихий шелест, все длящийся и длящийся. Без конца. Без начала. Это вдох.
Легкое напряжение в мышцах — и огромные, непомерно огромные крылья делают взмах. И легкое тело несется вперед.
И снова проплывает внизу мутно-серый от непогоды мир. И маленький его кусочек, окруженный тысячами сверкающих огоньков. И вдруг — вспышка, слепящая вспышка боли волной прокатывается по правому крылу, подхлестывая разум раскаленным кнутом.
Мотаю головой, слишком тяжелой, и сознание наконец проясняется. Животная форма всегда пытается подгрести сознание под себя, а я слишком давно ее не принимала. Замок, темная серая куча камня, казалась именно кучей. Темной. Серой. Я забрала влево и облетела ее с юга. Снова и снова, бесконечные круги в надежде хоть на что-то… За внешним периметром было пусто. Внутри него — только трупы и никого, кого можно было бы назвать живым. Опять. Снова. Как и как и час, и два, и три назад.
Я удивлена? Уже в который раз — нет. И, возьми меня Бездна, очень об этом жалею.