Монограмма
Шрифт:
Они сели в такси и поехали к Юле. Знакомка Лиды жила с родителями в деревне недалеко от Ужгорода и приезжала в город, как она сказала, по важным делам. Здесь она работала. Скоро они приехали.
Размещалась Юля со своими стариками в летней кухне, тесном дощатом домике, а большой каменный дом, крытый черепицей, они сдавали внаем. Жильцов, правда, сейчас не было. Старики оказались очень добрыми, внимательными, накормили гостью, уложили на перину, подали в постель блинчики со сгущенкой, накрыли гагачьим одеялом. Лида лежала, счастливая и умытая, и верила, что все будет хорошо. Было
На следующее утро они поехали в Ужгород. Юля сказала, что она отправит Лиду в Мукачево, а сама пойдет на работу. Только просила сначала зайти с ней к одним знакомым, недалеко от автовокзала, нужно было что-то передать.
Они вошли в какую-то грязную прокуренную квартиру, и открывший им заспанный фиксатый парень, в грязной тельняшке без рукавов, тотчас запер за ними двери и положил ключ в карман. Юля прошла в комнату, разделась, села за стол и вдруг перешла на какой-то ужасный жаргон. Лида ничего не поняла.
В комнате кроме фиксатого были еще трое, все какие-то сонные, сальные, злые. Парни сидели за столом, отхлебывали по очереди коньяк из бутылки и лениво перебрасывались в карты. Кажется, они играли в преферанс. Юля сидела с ними и насмешливо поглядывала на Лиду.
— Какие сутки не спите, мальчики? — спросила она у них, тоже отхлебнув из бутылки.
— Да, какие… Третьи, наверное… Или четвертые, Кот? — спросил один из парней у того, что действительно был похож на кота: глазки щелками и толст, как сдоба.
— Ну, четвертые, — подтвердил Кот. — Соснуть бы. — Он зевнул.
— Выспишься вон на ней, играй пока, — кивнул на Лиду третий, сидевший в трусах и мексиканской шляпе.
Парни громко загоготали. Фиксатый подошел к Лиде и потянул ее за пуговицу:
— Да, играй, Кот, а я пока ее приготовлю. Пойдем, а?
Парни опять заржали.
— Эй, Серега, оставь ее, она не по этому делу, — вступилась за нее Юля. — Я тебе потом что-нибудь другое подберу. Долг отдавать думаешь? Я за ним.
Они пошли с фиксатым за занавеску и о чем-то долго шептались там.
— Федя — вдруг громко и с обидой сказала Юля. — А ты знаешь, Федя, сколько это стоит? Калькулятор-то включи.
— Да я в курсе вообще-то, что сахар сладкий, — сказал, осклабившись, фиксатый, выходя из-за занавески. — Мы свои долги помним. Ладно, на, держи, — бросил он Юле пачку денег в полиэтиленовом мешке.
— Заметь, Федя, ты не одолжение мне делаешь, а долг отдаешь, — резко сказала Юля. — Прижимист, Серый.
— Ладно, получила и гуляй, — лениво отбрехнулся Серега.
Игравшие сонно забавлялись: «мексиканец» лил заснувшему Коту за шиворот пиво, а другой подносил ему под нос зажженную сигарету. Дремавший за столом Кот что-то бормотал и шарил во сне рукой, ища бутылку. Юля накинула пальто. Фиксатый проводил ее.
— Ладно, Юля, не злись, — сказал фиксатый. — Когда в следующий раз?
— Договоримся, — бросила Юля. — Колеса пока едут, когда-то будут. Обдумай пока свое поведение.
Они вышли.
— Да, девуля, если бы не я, не миновать
— Зачем ты вообще меня сюда привела? — рассердилась Лида. — Не думала, что ты такая, что у тебя друзья такие.
— Глупенькая, кисуля! — засмеялась Юля. — Думаешь, я — с ними? Если хочешь знать, я мужиков вообще не перевариваю, достали, я девушек люблю, они нежнее. Деньги вот забрала, долг.
Она показала пачку и сказала:
— Хочешь?
Лида покачала головой.
— Смотри, я два раза не предлагаю, — обиделась Юля и спрятала деньги.
— А за что это? — спросила Лида, помолчав.
— Не бойся, не ворованные, — отрезала Юля, — а больше знать тебе, девушка, не следует. Гонорар за переводы, — хохотнула она. — С польского.
Юля проводила ее до автовокзала и посадила в автобус на Мукачево.
— Приезжай, если что, — втолкнула она Лиду в дверь и сунула в ее сумку какой-то сверток.
— А что это? — крикнула Лида уже из автобуса.
— Пирожки, если проголодаешься, — махнула рукой Юля и ушла. — Мама настряпала.
Когда автобус тронулся, Лида развернула сверток. Там оказалась банковская пачка пятирублевок и еще, россыпью. Лида испугалась этих огромных денег и решила отвезти их обязательно назад. Она спрятала сверток на дно сумки и стала смотреть в окно. Автобус несся по черному асфальту, и по лобовому стеклу струились потоки воды. Снег таял на деревьях.
Вышло солнце, и сквозь него празднично, огромными новогодними хлопьями, падал снег. Пассажиры закрывались от этого незимнего солнца газетами и дремали. Лида сидела рядом со старым, в вязаной шапочке, венгром, неудобно державшим на коленях корзину с яблоками. Старик все время внимательно глядел на нее и, видно, хотел о чем-то спросить, но не решался. Лида заговорила с ним, и он рассказал ей о своей внучке, которая очень похожа на нее, живет в Ужгороде, работает на «Бытхиме», сейчас лежит на сохранении в роддоме, возил вот ей яблок, но почему-то не приняли. Не бросать же. Сам он из Мукачева, зовут дядей Иштваном. Они помолчали. Потом Лида спросила его про Степу, Пишту, фамилии его она не знает, а знает только, что отец работает на лыжной базе мастером, а мать — директором городского ресторана. Учится во Львове.
Старик радостно закивал головой и сказал, что знает: и где этот ресторан, и кто ей нужен. Лида облегченно вздохнула. Ехали около трех часов, она молчала, а старик, поправляя съезжавшую корзину с яблоками, все кивал и приговаривал: знаем, знаем Иштвана. Как не знать.
Когда приехали, старый венгр повел ее в ресторан и попросил обождать в баре. Лида взяла лимонада и села за столик. В ресторане стояла и тихо кружила, позванивая мишурой, елка, обильно усыпанная ватным снегом, но за окнами снега не было, растаял. Скоро венгр вернулся, за ним шла красивая, полногубая, в белом халате и с крашеным шиньоном, женщина, очень похожая на Степу. Они остановились и громко заговорили по-венгерски, часто упоминая имя Пишты и поглядывая на Лиду. Лида сидела за столиком в пальто и тянула через соломинку ледяной лимонад.