Монсеньор Кихот

Грин Грэм

– Ну, естественно, Евангелия никто не отрицает, – сказал отец Эррера тоном человека, делающего мелкую и несущественную уступку собеседнику. – И все-таки суждения Йоне по теологии морали очень разумны, очень. Вы что-то сказали, отче?

– Да нет, ничего. Трюизм, который я не имею права произносить. Я просто хотел добавить, что другой разумной основой инстинкта является любовь господня.

– Конечно, конечно. Но нельзя забывать и о его праведном суде. Вы со мной согласны, монсеньор?

– Да, м-м, да, пожалуй.

– Йоне проводит очень четкое разграничение между любовью и праведным судом.

– Вы учились на секретаря, отче? Я имею

в виду – после Саламанки.

– Безусловно. Я умею печатать и, не хвалясь, могу утверждать, что очень хорошо стенографирую.

Тут Тереса просунула голову в дверь.

– Что вам приготовить на обед, отче, бифштекс?

– Два бифштекса, пожалуйста, Тереса.

Отец Эррера повернулся, и солнце снова сверкнуло на его воротничке – будто светило подавало сигнал, – но о чем? Отец Кихот подумал, что он никогда еще не видел такого чистого воротничка, да и вообще такого чистюли. Казалось, до того гладкая и белая была у отца Эрреры кожа, что ему никогда не требовалась бритва. «Вот что получается, когда долго живешь в Эль-Тобосо, – сказал себе отец Кихот, – я превратился в неотесанного селянина. Далеко, очень далеко живу я от Саламанки».

Наконец настал день отъезда. Хозяин гаража – правда, не без ворчания – обследовал «Росинанта» и признал его годным для поездки.

– Гарантировать я ничего не могу, – сказал он. – Вам бы надо было продать его уже лет пять назад. Но до Мадрида он вас довезет.

– Надеюсь, и обратно тоже, – сказал отец Кихот.

– Это уже другой вопрос.

Мэр торопил отца Кихота, ему не терпелось уехать. Он вовсе не желал видеть, как обоснуется в его кресле другой человек.

– Это же фашист-чернорубашечник, отче. Скоро мы вернемся к временам Франко.

– Да упокоит господь его душу, – почти машинально добавил отец Кихот.

– Никакой души у него не было. Если она вообще существует.

Чемоданы они уложили в багажник «Росинанта», а на заднее сиденье поставили четыре ящика доброго ламанчского вина.

– На мадридское вино не стоит полагаться, – сказал мэр. – Благодаря мне у нас по крайней мере есть кооператив, где работают честные люди.

– А зачем нам ехать в Мадрид? – спросил отец Кихот. – Помнится, будучи студентом, я терпеть не мог этот город и никогда больше туда не возвращался. Почему бы нам не отправиться в Куэнку? Я слышал, Куэнка – красивый город и намного ближе к Эль-Тобосо. Я не хочу слишком утомлять «Росинанта».

– Сомневаюсь, чтобы вы могли купить в Куэнке пурпурные носки.

– Опять эти пурпурные носки! Не желаю я покупать пурпурные носки. Я просто не могу, Санчо, тратить деньги на пурпурные носки.

– А вот ваш предок уважал униформу странствующего рыцаря, хоть ему и пришлось удовольствоваться вместо шлема тазиком для бритья. Вы же – странствующий монсеньор и, значит, должны быть в пурпурных носках.

– Но ведь мой предок, говорят, был сумасшедший. То же самое скажут и обо мне. И с позором вернут домой. Я и в самом деле, наверное, немного сумасшедший, раз меня издевки ради наградили титулом монсеньера и раз я оставляю Эль-Тобосо на попечение этого молодого священника.

– Булочник невысокого мнения о нем, и я сам видел, как он шептался с этим реакционером – владельцем ресторана.

Отец Кихот настоял на том, что он поведет машину.

– «Росинант» иногда выбрасывает фокусы, которые только я знаю.

– Вы же сворачиваете не на ту дорогу.

– Мне надо вернуться домой – я там кое-что забыл.

Отец

Кихот оставил мэра в машине. Он знал, что молодой священник находится сейчас в церкви. А ему хотелось в последний раз побыть одному в доме, где он прожил более тридцати лет. Кроме того, он забыл книгу отца Герберта Йоне по теологии морали. Хуан де ла Крус уже лежал в багажнике вместе со святой Терезой и святым Франциском Сальским. А отец Кихот обещал отцу Эррере – хоть и не слишком охотно – уравновесить свое знание этих старых книг изучением более современной работы по теологии, которой он не раскрывал со студенческих времен. «Инстинкт должен питаться верой, основанной на разумном убеждении», – совершенно справедливо сказал отец Эррера. Если, к примеру, мэр начнет цитировать ему Маркса, отец Герберт Йоне может, пожалуй, пригодиться для ответа. Так или иначе, книжка была маленькая и легко помещалась в кармане. Отец Кихот на несколько минут опустился в свое любимое кресло. За долгие годы сиденье приняло форму его тела, и он так же привык к этой вмятине, как, наверное, его предок к форме своего седла. Отец Кихот слышал, как Тереса гремит на кухне сковородками, раздраженно ворча, а ведь это ее ворчание было для него музыкой в часы утреннего одиночества. «Мне будет не хватать ее дурного нрава», – подумал он. Снаружи мэр нетерпеливо нажал на клаксон.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал отец Кихот, включая скорость, и «Росинант» издал в ответ хриплый вздох.

В дороге они почти не разговаривали. Казалось, необычность авантюры давила на них. В какой-то момент мэр высказал вслух засевшую в голове мысль.

– Наверное, нас что-то объединяет, отче, иначе зачем бы вам ехать со мной?

– По-видимому, дружеские чувства?

– А этого достаточно?

– Время покажет.

Больше часа прошло в молчании. Потом мэр снова заговорил.

– Что вас тревожит, друг?

– Мы выехали из Ламанчи, и теперь уже ни в чем нельзя быть уверенным.

– Даже в вашей вере?

На этот вопрос отец Кихот не потрудился ответить.

ГЛАВА III

О том, под каким своеобразным углом был пролит свет на Святую троицу

Расстояние от Эль-Тобосо до Мадрида не так уж и велико, но при неровной поступи «Росинанта» и длиннющей череде грузовиков, растянувшейся по шоссе, вечер застал отца Кихота и мэра все еще в пути.

– Я проголодался и умираю от жажды, – пожаловался мэр.

– А «Росинант» ужасно устал, – добавил отец Кихот.

– Вот если бы нам попалась гостиница – правда, вино на большой дороге оставляет желать лучшего.

– Но у нас же сколько угодно отличного ламанчского.

– А еда? Я должен поесть.

– Упрямая Тереса положила нам на заднее сиденье пакет с едой. Сказала – на крайний случай. Боюсь, она не больше доверяла бедняге «Росинанту», чем хозяин гаража.

– Вот это и есть крайний случай, – сказал мэр.

Отец Кихот развернул пакет.

– Хвала всевышнему, – сказал он, – у нас тут большущая голова ламанчского сыра, несколько копченых колбас, даже два стакана и два ножа.

– Не знаю, надо ли хвалить господа, но уж Тересу похвалить надо.

– А ведь это, Санчо, наверное, одно и то же. Все наши добрые дела – деяния господа, так же как все наши злые – деяния дьявола.

– В таком случае придется вам простить нашего бедного Сталина, – сказал мэр, – потому что в его деяниях повинен только дьявол.