Монтаньяры
Шрифт:
После изменения состава Комитета общественного спасения, особенно после включения в него Робеспьера, тяга к террору чувствуется во многом. Так, 1 августа по докладу Барера декретируют решение судьбы Марии-Антуанетты Революционным трибуналом, разрушение могил и мавзолеев королей в Сен-Дени, арест всех иностранцев, не живших во Франции до 14 июля 1789 года, конфискацию имущества жирондистов, объявленных вне закона.
5 сентября Коммуна от имени народа действительно требовала террора. Но террора социального, террора против богатых. В этот же день в Конвенте депутация Якобинского клуба провозгласила: «Законодатели, поставьте террор в порядок дня!» Речь шла уже о политическом терроре, а не о терроре против скупщиков, спекулянтов, тех, кто наживается
В сентябре Конвент согласился ввести и всеобщий максимум цен. Правда, установили максимум и на зарплату. К разочарованию бедняков, они мало выиграли. Продукты по твердым ценам просто исчезли, тогда как на черном рынке царило изобилие. Максимум на зарплату оказался еще более неприятным сюрпризом. Если бы он соблюдался, то произошло бы резкое, почти в два раза снижение зарплаты! Спасала положение санкюлотская Коммуна. Она просто не выполняла, саботировала декрет Конвента. Вообще монтаньярский Конвент не жаловал рабочих. Он даже повторил и подтвердил знаменитый закон Ле Шапелье о запрещении рабочих коалиций и сборищ! Могло ли быть иначе, если монтаньяры остались буржуазной партией?
Но буржуазия вовсе не единый монолитный блок. Монтаньярам удалось создать в Конвенте широкое большинство, за них голосует преобладающая здесь масса — Болото. Но сколько противоречивых стремлений, соображений, задних мыслей скрывается подчас среди депутатов, голосующих за одно и то же решение! 6 сентября Конвент голосует за расширение состава Комитета общественного спасения, за включение в него Колло д’Эрбуа и Бийо-Варенна. Для одних — это вынужденная уступка народу; ведь эти двое постоянно выступают в поддержку санкюлотов. Для других — попытка превратить их из критиков, из оппозиции в средство усиления власти Комитета, заткнуть им рот, связать руки. Член комитета Приер из Кот д'Ор так объяснит потом в воспоминаниях этот маневр: «Бийо и Колло поносили все наши действия. Чтобы откупиться от них, у нас был один способ заставить их молчать: присоединить их к себе». Надежда оправдалась, получив власть, эти два монтаньяра перестали активно защищать социальные интересы бедноты. Зато резко усилилась их склонность к террору.
Интересно, что одновременно вновь избрали в Комитет Дантона, хотя он заранее отказался от участия в его работе. Однако после двух дней размышлений Дантон снова категорически отказывается: «Клянусь свободой родины, что я никогда не соглашусь участвовать в Комитете!»
В чем дело? Ведь Дантон активно поддерживал «комитет Робеспьера», называл всех его членов «истинными патриотами». 5 сентября именно он оказал неоценимую услугу Комитету, разрядил обстановку конфликта и удивительно ловко выдвинул идею ликвидации непрерывности заседаний секций. Вплоть до 13 сентября он часто выступает с речами, в которых, казалось, возрождается ораторская мощь и обаяние великого трибуна. Все признавали, что всегда слушали Дантона с удовольствием и напряженным вниманием. Его коллеги тщательно готовили речи по 50-100 страниц, монотонно читали их часами. Они усыпляли депутатов и раздражали народ на трибунах. Дантон прежде всего будил их! Его голос вновь гремел, воодушевлял слушателей. Как только узнавали, что должен выступить Дантон, то все устремлялись к театру Тюильри.
О самых банальных, избитых вещах он мог сказать так, что его слова навеки входили в
Только речи, произнесенные им в августе — сентябре 1793 года, могли бы послужить великолепным украшением антологии ораторского искусства Франции. Его отказ от власти тем более казался непонятным, что Дантон дал ясную и дальновидную программу политики правительства по завершению Революции. Депутат, выдвинувший в сентябре кандидатуру Дантона в Комитет общественного спасения, так обосновывал свое предложение: «У Дантона революционная голова; только он сам может воплотить свой замысел; я предлагаю помимо его воли включить его в Комитет общественного спасения».
Почему же он отказался? Видимо, он предвидел небывало жестокую внутреннюю борьбу, уничтожение людей народа. Не хотел ввязываться в неизбежную схватку ярости, ненависти и страха. С него хватило прежних боев, которые он не сумел предотвратить. Он чувствовал усталость, отвращение к бесконечной братоубийственной распре. Ему не по душе схватка, где хороши любые средства, где царствуют клевета, ненависть. А он любил все делать с удовольствием, не принуждая себя. Он не умел ненавидеть и однажды признался: «Что до меня, то я никогда не буду клеветать ни на кого; нет во мне желчи, не в силу добродетели, а просто таков мой характер. Ненависть чужда ему. Она мне не нужна. Поэтому не могу я внушать подозрения даже тем, кто похваляется своей ненавистью ко мне».
Теперь Дантон чувствует себя плохо во всех отношениях. С середины сентября он болен, живет под Парижем. 13 октября он просит у Конвента официальный отпуск по болезни и уезжает с женой в Арси. В Париже он появится только в конце ноября, а за это время произойдет многое без него, а главное — против него.
В начале сентября «Комитет Робеспьера» более или менее успешно, по крайней мере временно, отбил наступление слева. Но в конце месяца Комитет общественного спасения атакуют уже не люди предместий, а депутаты Конвента. Из Вандеи, откуда до сих пор поступали бодрые донесения о том, что мятежники повсюду бегут при появлении республиканцев, приходят тяжелые новости. 14 сентября армия Клебера в десять тысяч человек разгромлена у Туфу. Армия Ронсена тоже потерпела поражение у Корона.
25 сентября Конвент извещен об этих неудачах и о том, что они явились результатом неумелого руководства Ронсена. Критикуют Комитет общественного спасения. Еще раньше многие говорили, что он главным образом занят укреплением своей власти и пренебрегает ведением войны. Затем с трибуны зачитывают письмо двух монтаньяров, близких к Робеспьеру, посланных с миссией в Северную армию. Письмо — грозный обвинительный акт о некомпетентности военного министерства. Армии не получают ни продовольствия, ни одежды, ни опытных офицеров. Выяснилось, что численность армии оказалась на 40 тысяч человек меньше официальной цифры.
Дантонист Тюрио, еще 20 сентября вышедший из Комитета общественного спасения, резко осудил всю его деятельность: «Теперь стараются внушить по всей Республике, что она не сможет существовать, если на все должности не будут назначены кровожадные люди… Надо остановить этот буйный поток, влекущий нас к варварству».
Комитет обвиняют в превышении власти, в тирании, в неспособности, в бездеятельности. Конвент сопровождает эту критику аплодисментами и выбирает в его состав депутата Бриеза, еще недавно находившегося с миссией в Северной армии. Комитет уже идет ко дну, когда Робеспьер взрывается. Все назначения даже в менее значительные комитеты Конвента теперь осуществляются только с его ведома. И вообще Неподкупный решительно отвергает всякую критику.