Moonwar | Лунное сражение

Архитектура завораживает. Небрежные мазки, словно танцующие в своеобразном ритме, составляют законченный сюжет. Необычайно сочетает в себе округлые формы и резкие перпендикулярные линии. В неброских цветах, подобно скрытой мелодий, читается вкус, с которым архитектор

акцентировал грацию. Англия XVIII века звучит отголосками в повседневной жизни людей. На переднем плане – послеполуденное чаепитие. Белая льняная скатерть сияет на солнце. На ней рассыпаны кушанья: кексы, печенье и тонкие бутерброды. Дама с фарфоровым мундштуком, предназначенным для сигары, меж пальцев, вместе с молодым человеком, вероятно, совсем не интересующем ее, в пространстве этого гармоничного чаепития. Времяпровождение, словно безмятежно затерянное где-то в лесу, протекает приятно и спокойно. Справа садовник увлекается своей работой среди множества растений. Кажется, художника не интересовала глубинная смысловая составляющая. Важнее для него – гармония цветов.

Herbert Blackmore

Перевод с английского

Представленное нам творение, именуемое "Чаепитие в саду", неумолимо убеждает в том, что искусство упало в бездну пошлости. С какой же тоской мы взираем на это бессмысленное тусклое сочетание цветов и безобразных мазков, которые художник назвал "мелодичными".

Что же мы видим в этом псевдо-шедевре? Даму с сигаретой, которую, как явно показывает художник, не интересует ее собеседник. Да, она сидит с ним за чайным столом, но ее глаза говорят о том, что ее мысли давно улетучелись.

А молодой человек: он и вправду не интересен. И как же неудачно выглядит этот момент «небрежного» и, кажется, «неизбежного» чаепития.

Позвольте же задать вопрос автору: какой смысл вы хотели вложить в это "Чаепитие в саду"? Какую истину вы хотели открыть через эту, если позволите так выразиться, сцену?

К сожалению, английское высокое искусство иногда терпит такого рода погрешности.

К счастью, наше интеллигентное общество способно различить творчество от его попыток.

Кисть в моей руке лежит так же грациозно, как сигарета в пальцах у курильщика. Она разрезает воздух, прежде чем опуститься на поверхность полотна. На табуретке стоят две емкости, которые норовят перепутаться, машинально попадая в мои руки.

Мое задание – повторить неповторимое. На свою смерть английский художник оставил месиво – иначе не назовешь. А он назвал это «Moonwar». Не помниться мне, чтобы Англия так отличалась дерзостью кисти, однако здесь причина не относительна. То, что я тщетно пытаюсь повторить, – плевок, нет, даже харчок в лицо всей этой интеллигенции, которая ахала и охала на его вполне академические работы в течение всего творчества. Взять даже «The garden tea». Мол, скука – и только.

И все же. Что только нашла эта же интеллигенция в его последней картине? Никакого модерна или, например, излюбленного мною неоакадемизма. Конечно, бурные чувства всегда вызывает то, что не откликается в нас. Только вот уже целый чайник думаю об этой, как говорили в свое время критики, сенсации. Так или иначе, цель моя проста как правда.

Конец ознакомительного фрагмента.