Моонзунд. Том 2
Шрифт:
А к берегам Моонзунда уже подкатывали в Гапсаль свежие эшелоны полков Козельского и Данковского. Пять битых часов они сообща размусоливали вопрос – воевать им или не воевать?
– Не хотим! – была резолюция.
Большевики Центробалта осипли от уговоров. Кое-как под утро уломали этих баранов, и панургово стадо начали грузить на пароходы для отправки на Эзель. Демонстрируя полное отсутствие морской культуры, солдаты высунулись из иллюминаторов, вертели головами слева направо. А когда вдали показались эзельские берега, опять закрутился на палубах митинг.
– Братцы, на повестке дня исторический
Матросы прикладами гнали их с кораблей на берег:
– Кончай резолютить, а то, видит бог, башку расшибу!
С берега (обиженные) данковцы и козельцы орали:
– Тока б до первого немака добраться – мы лапки кверху!
Еще не сделав по врагу ни единого выстрела, они уже запланировали сдачу в плен. Пусть имена этих негодяев останутся в истории Моонзунда как грязное пятно. Вот они:
Мосальский полк – Козельский – Данковский.
…Лучше бы их сюда и не присылали!
Полуостров Сворбе – длинный язык Эзеля, он вытянулся далеко в море, и, казалось, истомленная за лето земля жадно припала к Ирбенам и сосет из них воду, пронизанную взрывами мин. А на самом кончике языка – узенькое жало Цереля.
Сейчас на Цереле тишина, только ночное море лопочет в камнях. От рыбацкой деревни Менто подвывают сиреной эсминцы и доносится музыка. Там шумит эстонская свадьба, вводят в дом к жениху невесту с цепями на бедрах; вся в лентах, в бусах и пряжках, пьяная от крепкого пива, что она знает?.. Возле брачного ложа ее четыре двенадцатидюймовки Цереля, развернув жерла, глядятся в хмурую даль Ирбен. Через ночные светофильтры дежурные дальномеры прощупывают плоские берега Курляндии…
Артеньев оторвал листок календаря:
– День кончился. Завтра двадцать девятое сентября… Ты, комиссар, садись поближе. Разговор у нас будет непростой.
Скалкин сел перед секретной картой. Моонзунд вычурен в своих изгибах, будто на синьку моря плеснули из чернильницы и кляксами расползлись по воде острова: Эзель, Даго, Моон и прочие.
– Смотри сюда, – толковал Артеньев. – Между Эстляндией и Эзелем лежит небольшой остров Моон, слева от него – пролив Малый Зунд. Пролив этот пересечен проезжей Орисарской дамбой, соединяющей Моон с Эзелем. Справа от Моона – Большой Зунд, и по нему плывут корабли на Кассарский плес. По сути дела, комиссар, это пока детская география, но без нее не понять дальнейшего… Кассарский плес мелководен, – продолжал старлейт. – Кораблям тут нелегко маневрировать. Но стратегически он важен для нас, ибо с его простора открывается сам Моонзунд, дающий выход нашим кораблям к Финскому заливу и далее – к Петрограду…
Палец комиссара влезает в узкий просвет между островами Эзелем и Даго, где по мелководьям струится пролив Соэлозунд.
– Дырка?.. Разве немцы не могут забраться сразу сюда? Тогда амба всем нам; мигом отрежут эскадру от Моонзунда.
– Теоретически это допустимо, – согласен Артеньев. – Ты прав: Соэлозунд выведет противника сразу на Кассары. Но не забывай, что с Даго пролив к Моонзунду
Скалкин оказался учеником недоверчивым:
– Дай мне, старлейт, любую бутылку, и я тебе ее распатроню от пробки. Оставь теорию – гляди в практику: будь я на месте немцев, я бы батареи наши с землей перемешал, и тогда…
– Тогда – да! – подтвердил Артеньев. – Тогда флот вынужден принять бой от немца на Кассарском плесе. И бой этот будет жесток. Посуди сам: за Кассарами все наши главные маневренные базы. Тут и рейд Куйваста, и Вердер, и Гапсаль, и цеха Рогокюля…
– Это все? – спросил его Скалкин.
– Нет. Еще не все, – построжал Артеньев, глянув на часы. – Уже первый час ночи… Как быстро бежит окаянное время. Слушай меня дальше. Только слушай внимательно. Сейчас я открываю тебе секрет Цереля – секрет нашей судьбы…
Эскадра в 300 боевых вымпелов как раз проходила на траверзе Цереля. Впереди дредноутов Гохзеефлотте рыскали во мраке юркие искатели подводных лодок. Но русских субмарин они не встретили: контр-адмирал Владиславлев не дал «добро» своим лодкам на выход.
Чуткие антенны «Мольтке» уловили трепетные дуновения эфира: это заговорил большевистский Гельсингфорс, передававший миру открытым клером – без шифра. Молодцеватый матрос вручил на мостике Шмидту квитанцию радиоперехвата:
– Свежая, герр адмирал! Перевод занял одну минуту…
Шмидт поднес бланк к узкому лучу света, который стелился из-под колпака нактоуза. Перед глазами побежали строчки:
…МЫ ИДЕМ В БОЙ НЕ ВО ИМЯ
ИСПОЛНЕНИЯ ДОГОВОРОВ НАШИХ
ПРАВИТЕЛЕЙ С СОЮЗНИКАМИ, МЫ ИДЕМ
К СМЕРТИ С ИМЕНЕМ ВЕЛИКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
НА УСТАХ.
МЫ, БАЛТИЙСКИЕ МАТРОСЫ, ИСПОЛНЯЕМ
СЕЙЧАС ВЕРХОВНЫЕ ВЕЛЕНИЯ НАШЕГО
РЕВОЛЮЦИОННОГО СОЗНАНИЯ…
Эдгард Шмидт просунул квитанцию в узкую прорезь боевой рубки, словно в щель почтового ящика. Ветер сразу вырвал бумагу из корявых от холода пальцев флагмана.
– Обычная большевистская болтовня. Не стоит внимания…
Тишина ночного моря вздрогнула от яростного рева: это на палубах крейсеров батальоны самокатчиков стали опробовать свои мотоциклы. В мрачных ущельях трюмов заржали пугливые кони. Ветер кружил над Балтикой квитанцию большевистского призыва, и она вздергивалась порывами шквалов – все выше, выше, выше… Ее унесло в небеса, пропитанные дымом сгоревшего угля, который добыли шахтеры Рурского бассейна.
– А теперь главное, – сказал Артеньев, – только не болтай другим… Церель с нашими батареями выползает прямо в Ирбены. Ты видишь – здесь на воде густая штриховка. Это минные поля. Кусок моря перед ними умный Эссен велел оставить незаминированным. Образовался маневренный мешок для развертывания наших кораблей от Аренсбурга. Мины, мины, мины… десять тысяч мин! И все это пространство простреливается нами с Цереля. Мы с тобою, Скалкин, по сути дела, бережем не только Ирбены и Рижский залив – от нас зависит судьба Моонзунда. Не люблю произносить высоких слов, но это справедливо, что от стойкости нашего Цереля зависит сейчас и судьба русской революции…