Моонзунд
Шрифт:
– Чисто сделано, – не удивился Дыбенко…
Временные правители гасили пожары на Балтике: увещевать Кронштадт ездил сам Гучков. Ревелем занимался Керенский, а теперь в Гельсингфорсе ждали двух делегатов сразу: кадета Родичева – от Думы и меньшевика Скобелева – от Совета. Офицеры ждали приезда их с нетерпением. Кому не втолкует кадет, того проймет до печенок социал-демократ. Убитых уже не вернешь, но взаперти под караулом еще сидели многие. Поезд с делегатами опаздывал. Флотская типография тысячами выпускала на эскадру стенограммы телеграфных переговоров матросов с Керенским. Офицерам было заявлено, что желательно видеть их на демонстрации
– Так уж случилось. Давно эсер. Немало рационального…
Теперь все ждали, что будет с Максимовым.
– Провалится, – говорили. – Разве можно на такие посты выбирать? Это сдуру ведь… пьяные все были!
– Говорят и хуже, будто на митинг затесались тогда германские агенты, одетые как матросы. За Максимова горло и драли!..
Наконец приехали в Гельсингфорс депутаты от столицы, чтобы утихомирить балтийские страсти. Офицеры с надеждой взирали на Родичева – тверской помещик, голова ясная, этот матросам салазки загнет. Но помощь к ним пришла неожиданно от… Совета: меньшевик Скобелев дал приказ, на какой не мог решиться сам Непенин:
– Матросов не распускать – пусть сидят на кораблях. И впредь до особого распоряжения никого на берег не увольнять.
«Вот – умно!» – записал в дневнике Ренгартен кратенько…
Последним убили командира эсминца «Меткий» старлейта фон Витта. За что убили? Никто не знал. Но стали арестовывать офицеров и на «Кречете». Когда их уводили, они держались хорошо:
– Мы надеемся, что последние. Скоро все образумится…
Максимов издал свой первый приказ. Осадное положение отменить. Орудия с улиц убрать. Стеньговые флаги спустить. Арестованных восстановить в прежних обязанностях. Приступить к обыденной службе. «Император Павел I», который вчера и начал восстание, вдруг заартачился, стал «писать» по эскадре, что прежние приказы Непенина были вполне разумны и впредь только Непенину павловцы и будут подчиняться… Непенин с улыбкой сказал Максимову:
– Андрей Семеныч, давайте я подпишу ваш приказ.
Подписались оба.
В середине дня Непенин собрался уходить. Надел шинель, обвязал шею легким белоснежным кашне. Долго ерзал в коридоре, натискивая на ботинки галоши.
– Лейтенант Бенклевский, сопроводите меня до вокзала…
Вместе с дежурным по штабу лейтенантом он пошел пешком. Снег хрустел под ногами. Светило солнце. Слегка подмораживало.
– Скоро весна, – со вздохом сказал Бенклевский.
– Будет и весна, – неохотно отозвался Непенин.
Флот у него отняли. Он уходил к Гучкову.
– И не жалею! – сказал Непенин с яростью. – Флот уже развален. Его можно сдавать на свалку. Корабли небоеспособны…
Они дошли до ворот порта. Группкой стояли матросы. А за воротами плотной стенкой сгрудилась толпа обывателей. Когда Непенин обходил гельсингфорсцев, раздались два выстрела – в спину!
Он упал. Смерть была мгновенной.
Теперь пули посыпались в Бенклевского…
Но тут матросы кинулись вперед, загораживая его:
– Стой, собаки! Кто пуляет? Лейтенант-то при чем?
Из открытого рта
– Спасибо, – сказал он матросам. – Вовек не забуду.
– Иди, иди. Ныне шляться опасно.
И, плача, он пошел через лед обратно – на «Кречет».
Издалека накатывало «ура» – это Максимов объезжал корабли.
6
Матросы не стреляли из-за угла: они имели достаточно мужества расправляться с врагами лицом к лицу. Эскадру всколыхнуло подленькое убийство Непенина; резолюция экстренного Совета рабочих и воинских частей Гельсингфорса выражала «возмущение и крайнее негодование» убийцам адмирала Непенина.
Финская столица была битком набита германскими агентами. Пули в Непенина посыпались из автомобиля, который вынырнул из-за толпы гельсингфорсцев. Непенин раньше возглавлял русскую морскую разведку на Балтике, и не исключено, что немецкая агентура разделалась с ним за все сразу. Тем более что вину за убийство все равно припишут революционным матросам…
…Эссен – Канин – Непенин – теперь Максимов! Первый выборный командующий флотом заступил свой пост.
– Глас народа – глас божий, – говорил Максимов.
Выборный адмирал шел в ногу с флотским Советом.
– Товарищи, – сказал Дыбенко, – объявляю заседание открытым. Наш Совет – Совет рабочих, матросских и солдатских депутатов…
Ренгартен сразу взвился на дыбы:
– И… офицерских! Мы, офицеры, тоже здесь.
– Офицеры могут выступать как матросские представители. Просим в президиум нашего адмирала товарища Максимова.
Андрей Семенович говорил:
– Я готов умереть за счастье народа вместе с вами. Поклянемся же, что ничего, кроме республики, в России отныне не будет!
Очевидец пишет:
«…Максимов дает волю всему тому, что у него накопилось в груди за эти первые дни революции. Без лести и без страха он все это произносит. На его лице нет хитрости или подхалимства. Но он (Максимов) не учел другого: его искренность, его откровенность не понравились многим присутствующим здесь офицерам… Этого они ему не простили. Не простили не только при Временном правительстве, но даже при советской власти» [18] .
18
А. С. Максимов – в советское время был помощником морского министра, командовал флотами Черного и Азовского морей (умер он в 1951 году, в возрасте 90 лет).
Черкасский горячо зашептал на ухо Ренгартену:
– Получена телеграмма из Ставки, командующие фронтами и главный штаб требуют убрать выборного комфлота и назначить другого. Кого ты думаешь? Бахирева? Или Вердеревского?
– Чепуха, – возразил Довконт. – Бахирев известен как отъявленный монархист, а Вердеревский станет заигрывать с матросами. Я скажу, кто нужен Балтфлоту – Колчак!..
И скоро потянулось – от корабля к кораблю:
– Колчак! Только тихо, господа, никому ни слова… Люди уже работают, чтобы раздавить анархию. Колчак из Кронштадта сделает то же, что сделал он с Севастополем, а рептилию Максимова удавим!