Мор
Шрифт:
А тут Заграничный… Мало того, что интеллигентный и образованный человек, так еще – подумать только! – министр. И тоже вор в законе. Значит, не просто так они воруют – воры всех специализаций, значит, и закон их – не мыльный пузырь. И все это старик лучше других может вдолбить в башку этой красивой дурочки, на которую – а уж это Тарзан прекрасно видел – глаз кладут все мужики. Еще важно, чтобы до нее дошла и такая истина: хоть ты сама и не воровка, но ежели свою судьбу связала с вором – это навсегда, и обратного хода быть не может, чтобы она уверилась, именно воровской закон этого не допустит. Вот так-то!
И даже не чувство собственности здесь для Тарзана главное: Варя красива – все это признают, но он лично не может сказать, чем, скажем, Блюма Надя, воровка, хуже Вари. Нет, дело не в чувстве собственности, а в том,
Варя знала, у нее от Тарзана будет ребенок и надеялась, возможно, он тогда захочет зажить более спокойно. Она проявляла интерес к воровской жизни из-за собственного… интереса. Даже иногда стала сопереживать в том или в другом случае, и воры ее всячески привлекали в свою жизнь – воровская жена! Она прекрасно видела, что многие воры на нее «глаз положили», но не столько Тарзана совестились, сколько своего закона остерегались. Бывал и Крот в Тупике, тоже пялил на нее свои мерзкие глазки, однако лишь шипел и предвещал, что все равно она своей судьбы не избежит.
Что такое закон для воров? Что он, их закон, для них – самих творящих беззаконие?
Давно Варя обратила внимание на немолодого человека, приходившего в их дом с ворами в качестве вора же, но ни манерами, ни разговором на них не похожего. Она наблюдала интеллигентных воров. Даже в нарсуде. У одного даже кличка была «Интеллигент». Но, ей-богу, особенной интеллигентности у Интеллигента она не обнаружила, разве что в разговоре он меньше употреблял междометий типа «блядь», «сука». Этот же седоватый, немного насмешливый человек сразу привлек ее внимание именно непосредственностью поведения, интеллигентностью, которую не изображал, – она являлась его сущностью, чем он даже походил на Скитальца, в котором такое необъяснимое веяние тоже присутствовало. Называли его воры Иваном Заграничным. Почему Заграничным?
– Потому Заграничный, что бывал за границей, – объяснил Тарзан и добавил – это же обыкновенно, раз министр.
Варя полагала, он шутит, издевается над «дурочкой».
Но Тарзан, хотя тоже не все знал про Заграничного, не шутил: Заграничный действительно был заместителем министра легкой промышленности, членом КПСС, женатым, отцом двух сыновей. У него были служебный кабинет в министерстве и персональная легковая машина.
Случалось, при Варе воры говорили о нем, она старалась не пропустить ни слова, и создавалось у нее суждение об Иванe Заграничном как о весьма странном, необычном человеке, ведущем двойную жизнь: днем проводит совещания в министерстве или произносит речь на партийном собрании, вечером велит шоферу подвезти его к универсальному магазину и ждать. Сам же отправляется шарить по карманам. Главное, что не могла она уразуметь, зачем ему это? Какая выгода? Разве он мало зарабатывает? Не могла Варя понять логику, когда важный чин прямо с партсобрания направляется на воровскую сходку.
Воры, по наблюдению Вари, относились к Заграничному с исключительным уважением, причем ни разу не слышала она, чтобы его упрекнул хоть один за то, что он – министр, а следовательно, не придерживается воровского закона: вор – не работает. Она догадывалась, ворам, наверное, было престижно, что такой человек… и с ними. Что же получается, размышляла Варя, – коррупция среди уголовников? Тарзан объяснил:
– Иван Заграничный – наш разведчик, поняла?
Варя не поняла, но согласилась.
Да, не ошибся Тарзан, он был наблюдателен, как и должен быть человек его специальности, – иначе лучше в грузчики податься: Варе нравилось общаться с этим, немолодым уже, загадочным Заграничным, которого и вором назвать язык не поворачивался. Ей очень хотелось, чтобы и Тарзан был бы хоть немного похож на этого старика.
И одевался Заграничный не так, как обычно одевались воры, с почти традиционными аксессуарами воровской экипировки: хромовыми сапогами в гармошку.
Однажды, когда старик опять к ним зашел в отсутствие Тарзана (машину он, по-видимому, где-то оставлял далеко), она, неожиданно для себя самой, задала ему не очень тактичный вопрос, который давно не давал ей покоя:
– Почему, Иван Васильевич, когда у человека всё есть, он ворует? У него же всё… Он ни в чем не нуждается…
– Ты меня имеешь в виду? – Заграничный
Пришлось Варе признать, что, конечно, это немаловажно, когда мужчина красивый, но ее преследует Крот, животное с маленькими злобными глазками, с вечно слюнявым ртом, так что она рассчитывала на защиту Тарзана (а ведь, действительно, Крот теперь отстал, только шипит да грозится). Ах, родители? Как к этому отнеслись? Так ведь у нее уже ребенок был – на что рассчитывать в таком случае и в такое время… К тому же у нее только мать. Мать не была замужем, с детства не верила мужчинам, опасалась их из-за отца – деда Вари, который жизнь своей жены – Вариной бабушки – превратил в пытку и довел ее до преждевременной смерти: все пьянство, пьянство. Но Вариной матери хотелось ребенка. Она долго присматривалась и избрала женатого, отца троих детей, дворника… Варя, узнав об этом, пришла в ужас, но мать доказывала правильность своего решения. Варя, однако, не пожелала узнать, где проживает мужчина, благодаря кому она зовется Антоновной.
– Да, да, – произнес Заграничный в задумчивости и, словно возвратясь из дальних странствий в свой внутренний мир, ответил наконец на ее вопрос: – Для меня, видишь ли, воровать… это не значит вообще воровать. Это для меня, Варечка, все равно как джентльмену из приличной семьи играть в бильярд, и даже что-то большее.
Постучали в дверь, и Варя впустила соседку, Зину. Женщины в прихожей повели свой суетливый женский разговор. Заключался он в важной новости, которую соседке необходимо было скорее сообщить, а именно, что в доме Первого тупика, где раньше жила старуха, Марфа Егоровна, которая категорически отказывалась эвакуироваться, будучи готова сгинуть, если на то пойдет, вместе с Марьиной Рощей, так вот: она две недели назад как умерла, а теперь в ее квартиру вселили инвалида-фронтовика, без обеих ног, то есть они у него имеются, но деревянные, а звать этого танкиста Володя, что поселился он вместе с матерью и швейной машинкой Подольского производства. В этом-то и заключалась важность данной новости: инвалид этот – портной, причем, говорят, хороший, берет недорого, а это важно для женщин с детьми в военное время.
6
Когда соседка, заглянув, конечно, разочек в кухню, – Ивану Васильевичу удалось мельком всмотреться в ее любопытные глаза, выглядывающие из-под платка, натянутого на самые брови, – ушла, Варя готова была слушать дальше.
– Иван Васильевич, а у вас есть дети? – она чуть не брякнула: «Вы не такой уж старый». Заграничный нахмурился, и Варя пожалела, что задала этот вопрос. Действительно, ему не хотелось рассказывать о своих сыновьях, поступивших учиться в суворовское военное училище, о жене, о том, что никто в семье не подозревает о его тайном пристрастии. Он любил свою двойную жизнь, если бы у него не было этой тайны, он бы умер от смертельной пустоты однообразия. Он состоял в партии, иначе не занимал бы должность в министерстве, но не верил в возможность изменить к лучшему человеческую психику какими-то социально-мифическими воздействиями, хотя видел, что насильно переформировать ее можно: с какой легкостью многие вчерашние монархисты под давлением обстоятельств переделались в образцовых социалистов, оставаясь в душе готовыми в нужное время перестроиться хоть в чертей. Он был убежден, что каким человек является сегодня, таким он был и в каменном веке; жизнь постоянно изменяется – да, но это только в развитии техники добывания. Чему же человек и по сей день не научился, так это главному – распределению добычи; в результате бесконечные войны, в том числе и настоящая, которую почему-то считали «отечественной» и грузины, и латыши, и литовцы, и эстонцы, и чуть ли не сами немцы.
Ему не хотелось именно на эту тему дискутировать, но и он относился к Варе с симпатией.
Его не тянуло в этот злополучный Институт потрошения мозгов, в котором некоторые государственные заплечных дел мастера развили бурную деятельность, – тоже результат неумения или нехотения поделиться добычей с народом – добычей, которую отнимают у природы, без зазрения совести ее обескровливая. К тому же Варю интересовали другие ее наблюдения, и первое из них касалось непривычного для ее уха термина из воровской жизни: суки. Кто такие? Тарзан не удовлетворил ее любопытства в достаточной мере.