Моральное животное
Шрифт:
Даже если мы согласимся с тем, что викторианское лицемерие является косвенным подтверждением викторианской этики, то нам нужно будет выяснить, является ли «мораль» правильным словом. В конце концов, для большинства викторианцев преобладающее поведение не повлекло настоящих жертв. Столь многие люди были так широко деликатны, что каждый получил свою часть взаимности. Но это не обвинительный акт викторианской этики. Это целое мировоззрение в основании здравой этики — поощрять неофициальные обмены ненулевыми суммами, тем самым поднимая полное благосостояние, то есть поощрять обмен ненулевыми суммами между сферой экономики и закона. Один автор, оплакивая "повышение эгоизма" и ухода "викторианской Америки", сделал наблюдение, что следуя викторианским обычаям, "основная
Можно выразить сущность проблемы, сказав, что викторианская Англия была замечательным обществом, но состоящим не из особо замечательных людей. [69] Они только делали то, что делаем и мы, — поступали добросовестно, вежливо и внимательно в той мере, в какой им будет заплачено. В те времена платили больше. И, кроме того, их моральное поведение, каким бы похвальным оно ни было, было больше наследием, чем выбором; совесть викторианцев формировалась способами, которые викторианцы никогда не понимали, и на которые они в каком-то смысле были бессильны повлиять.
69
не факт — А.П.
Вот вердикт в отношении Чарльза Дарвина, данный нам властью всего, что мы теперь знаем о генах: он был продуктом его социальной среды. [70] Он был добродетельный человек, и он был хорош, как пассивное отражение совершенства его общества. И, так или иначе, многое из его добродетельности было вознаграждено.
Однако Дарвин иногда заходит явно дальше требований взаимного альтруизма. В Южной Америке он прививал сады для индейцев-огнеземельцев. И годы спустя, живя в деревне Доуне, он основал "Дружелюбное общество Доуне", которое проводило планы защиты местных рабочих, также основал «клубы», где улучшение их морали предполагалось проводить Скиннеровскими (бихевористическими) средствами (ругательства, драки и пьянство облагались штрафами).
70
полагаю, что категоричность здесь неоправдана — А.П.
Некоторые дарвинисты играют на сведение даже такого вида доброты к личному интересу. Если некто не может найти способ, которым огненноземельцы могли бы отплатить (а мы не знаем, что они его не нашли), то далее он предполагает влияние "эффекта репутации"; возможно, что люди с «Бигля» рассказали бы о великодушии Дарвина в Англии, где бы он был бы так или иначе вознаграждён. Но моральные чувства Дарвина были достаточно сильны, чтобы свести вероятность наличия такого цинизма практически к нулю. Однажды он услышал, что местный фермер заморил одну овцу голодом, он лично собрал доказательства и предъявил их судье. Мёртвой овце было бы очень трудно отблагодарить Дарвина, а фермер, конечно, не благодарил и подавно; что до "эффекта репутации", то затраты столь фанатичной энергии вряд ли можно считать целесообразными для этого. А каким могло бы быть вознаграждение от бессонницы, во время которой он вспоминал страдания южноамериканских рабов?
Проще всего объяснить этот вид «чрезмерной» моральности, вспомнив то, что люди — не "максимизаторы адаптивности",
Таким образом, совесть может направлять людей на поступки, явно не отвечающие их личным интересам, разве что для успокоения самой совести. Симпатия, обязательство и чувство вины, если их целенаправленно не уничтожали в юности, всегда потенциально могут вызвать у их носителя поведение, которое естественный отбор не "одобрил бы".
В начале этой главы мы выдвинули рабочую гипотезу о том, что совесть Дарвина — это гладко функционирующая адаптация. И это во многих проявлениях так и было. Более того, некоторые из этих проявлений весьма похвальны: они показывают, как некоторые "психические органы" хотя и ориентированы на личный интерес, в то же время предназначены для гармоничного взаимодействия с "психическими органами" других людей, в процессе которого может быть достигнуто высокое социальное благосостояние. Однако в некоторых проявлениях совесть Дарвина функционировала дизадаптивно. И это тоже повод для аплодисментов.
Часть третья: Социальное соперничество
Глава 11: Дарвин медлит
С тех пор, как я поселился в деревне, моё здоровье намного улучшилось, и со стороны я, возможно, выгляжу весьма крепким мужчиной; однако я нахожу, что ни к чему не пригоден — меня всё время утомляют самые пустяковые вещи. Смирение с выводом о том, что "выживает сильнейший", было горьким разочарованием для меня — я, вероятно, сделаю немного больше, но должен ограничиться восхищением успехами, которые в Науке делают другие. Так и должно быть…
Открыв естественный отбор в 1838 году, Дарвин не сообщал миру об этом два десятилетия. Он не приступал к написанию книги с этой теорией до 1855 года, и фактически эта книга так и не была закончена. Только в 1858 году, узнав, что другой натуралист создал такую же теорию, он решает создать то, что он назвал «конспектом» — "Происхождением видов", изданным в 1859 году.
Но Дарвин не проводил 1840-ые годы в праздности. Эти годы он провёл плодотворно, хотя его продуктивность и снижали приступы болезни (сильная дрожь и припадки рвоты, боль в желудке и метеоризм, слабость, нарушения сердечного ритма). В течение первых восьми лет после женитьбы он публиковал научные статьи, закончил редактирование пяти томов "Зоологии плавания корабля её величества «Бигль», написал три книги по материалам плавания: "Структура и распределение коралловых рифов" (1842), "Геологические наблюдения на вулканических островах" (1844) и "Геологические наблюдения южной Америки" (1846).
1 октября 1846 года Дарвин сделал такую запись в своём личном журнале: "Закончена последняя проверка моих Геологических наблюдений в Ю. Америке. Этот том, включая статью в Геологическом журнале о Фолклендских островах, занял у меня 18 с половиной месяцев: M.S. однако, не был столь совершенен, как в случае Вулканических островов. Так что моя Геология отняла у меня 4 с половиной года: итого — 10 лет с момента моего возвращения в Англию. Сколько времени, потерянного из-за болезни!"
Здесь мы видим Дарвина, типичного в нескольких отношениях. Это его мрачное смирение, с которым, преодолевая свою болезнь, он часто натужно тянул лямку своей работы; хотя в тот день он закончил великую трилогию (по крайней мере, один том её до сих пор считается классическим), он не выглядит настроенным открыть бутылку шампанского. Эта его бесконечная самокритика; он не может смаковать конец проекта даже за день до обращения к его несовершенству. Это его острое осознание уходящего времени и его навязчивая идея использовать его максимально полно.