Морана

Кулаков Алексей Иванович

Вожатый второго отряда покраснел еще больше.

— Нет, ссоры не было, хотя в последний год он уделял мне как-то уж слишком много внимания. Постоянно караулил в фойе, останавливал под глупыми предлогами для невнятных и непонятных разговоров…

— Неправда!

Примерившись хлопнуть в третий раз, администратор детдома внезапно пожалела свою ладонь: все же она у нее была не казенная, и уже едва заметно ныла.

— Егор, еще одно слово без разрешения, и ты выйдешь за дверь. Александра, продолжай.

— Всему этому есть много

свидетелей. Что касается того, почему я его ударила: в тот вечер я, как и обычно, занималась гимнастикой в нашем спортзале, закрыв его изнутри. Занятия я провожу легко одетой, в одном нижнем белье. Поэтому когда Тупиков открыл дверь другим ключом и зашел внутрь, я невольно сбилась и совершила неправильный выход из… Того, чем занималась. В результате, у меня пошла носом кровь, которая начала капать на тренировочную одежду: отмахнувшись от начавшего меня лапать вожатого, я переоделась и ушла. А на собрании отряда мне поставили в вину то, что я его избила чуть ли не полусмерти…

— Не лапал я тебя, больно надо!

— Так, встал и вышел.

Багровый пионервожатый излишне резко подскочил и почти выбежал за дверь, провожаемый сложными взглядами тех, кто оставался. Особенно комсорга и его молчаливой помощницы: они уже поняли, что сильно недоглядели за младшими товарищами, и теперь напряженно размышляли, как сильно им за это прилетит.

— Если надо, я могу сходить и принести майку: кровь залила ее от груди до середины живота.

— В медкабинет обращалась?

— Утром в школьный: мне там померили давление и нанесли йодную сеточку. В поликлинике ее повторили и выписали справку о легком растяжении связок и ушибе для инструкторов ОСОАВИАХИМ.

Моргнув и переглянувшись с верной секретаршей, почти без участия сознания покрывающей очередной лист стенографическими значками, Галина Ивановна с легким беспокойством уточнила:

— Каком еще растяжении и ушибе?!?

Молча встав и стянув ветровку, блондиночка осталась в черной безрукавке и тонкой ситцевой кофточке под ней: закатав левый рукав, девушка предъявила детдомовской администрации и прочей интересующейся общественности шикарный синяк, отчасти прикрытый парой витков намотанных на него фиолетовых бусин.

— Это еще что такое?! Это Егор?

— Ну, до того вечера у меня подобного украшения не было.

Теперь уже побагровела сама директриса, которой понадобилось пара минут и полстакана воды, чтобы вернутся в более-менее спокойное состояние и уточнить самый важный на данный момент вопрос:

— Тебе это растяжение не помешает на майских соревнованиях?

— Нет.

У Липницкой зримо отлегло от сердца: республиканское первенство по пулевой стрельбе уже сидело у нее в печенках — в том смысле, что кроме приятных «плюшек» лично для нее и для детдома в целом, оно принесло слишком много внимания старших товарищей из РОНО и горкома. Если бы явная фаворитка и одна из кандидаток на призовые места внезапно вылетела из числа участниц, ей бы… Гм, многое высказали.

А там недалеко и до организационных выводов!

— А это что за мракобесие?

Комсорг Юдин все еще надеялся хоть как-то поправить положение, поэтому не обвинял, а скорее спокойно-насмешливо интересовался, почему советская школьница носит на руке явные церковные четки. Однако блондиночка, скатывая рукав кофточки обратно, отчего-то посмотрела на парня как на дурачка. Очень выразительно и так, чтобы все это заметили:

— Это бусы.

— Это четки! Бусы длинней, и их на шее носят… Если ты не знала.

— На сколько мне подаренных бусин хватило, на столько и получилось. Как только подарят еще, обязательно удлиню связку и буду ее носить напоказ.

— И кто же тебе такие подарки?..

Легким шлепком ладони (но уже другой) прервав дискуссию, седая женщина… Хм, странно, но черных волос в ее прически стало заметно больше. Так вот: тихо хлопнув ладонью по терпеливому протоколу, хозяйка кабинета сгребла его и потрясла в воздухе листами, глядя конкретно на главного пионерского вожака всея детдома номер четыре Морошкина:

— Этому всему место в сортире. Проведёте новое собрание, извинитесь и исправите то, что натворили!

— Кхм. Галина Ивановна, можно мне сказать?

Прервав набирающий силу монолог, Липницкая выдохнула и коротко кивнула своей (что уж скрывать) любимице:

— Да, Александра?

— Я отказываюсь восстанавливаться в рядах пионерии. И глядя на комсомольцев нашего детдома, сильно сомневаюсь, что когда-нибудь вступлю в… ВЛКСМ.

Почему-то название всесоюзного объединения коммунистической молодежи прозвучало очень похожим на слово «дерьмо». Прикрыв глаза, женщина вздохнула-выдохнула еще раз и уже спокойно распорядилась:

— Так. Морозова, с тобой мы еще поговорим, а пока — я тебя больше не задерживаю.

Натянув ветровку и направляясь к вешалке со своим пальто и сумкой, блондиночка обратилась к секретарше:

— Зося Брониславовна, когда я могу получить копию протокола сегодняшнего собрания?

Поглядев на начальство, изобразившее из себя советский аналог египетского Сфинкса, стенографистка пару раз моргнула и с легким удивлением обозначила срок:

— Завтра после обеда.

Дождавшись, пока дверь в кабинет мягко закроется, его хозяйка помолчала, затем поинтересовалась совсем не тем, к чему готовился пионерский и комсомольский актив.

— Морошкин, а скажи-ка ты мне: а у Морозовой есть копия протокола вашего товарищеского судилища?

Переглянувшись с вожатым первого отряда и молчаливой помощницей комсорга, председатель Совета дружины утвердительно кивнул. Налив себе еще воды, и неспешно промочив начавшее саднить горло, директриса вновь о чем-то задумалась:

— Хм, и справка о травме.

Вновь хмыкнув, она насмешливым тоном поинтересовалась у комсорга:

— Юдин, тебе подсказать, для чего обычно люди собирают такие документы?