Море для смелых
Шрифт:
…Зима выдалась щедрая, укутала снегом степь, море, лес на дальнем берету реки. Задумчиво белеют стволы тополей, старая ива протянула над белым оврагом жемчужную сетку ветвей, похожих на струи замерзшего дождя, нахохлившись, сидят снегири.
Лешка и Вера на лыжах вырвались из леса, промчались балкой и выскочили на снежную целину.
Занималась заря. Степь становилась то розовой, то желтой. В небе громоздились синие торосы, источали холод. Уходили вдаль, к комбинату, снежные копны.
— Аркуша-гаркуша, подтянуться! — кричит Лешка.
Из-под синей вязаной шапочки Веры выбиваются заиденевшие
Лешка похожа на хлопца: в ушанке, ватных брюках, заправленных в сапоги, в синей, туго перепоясанной стеганке, с тетрадями, засунутыми за борт.
Вера ни за что не хотела идти на эту прогулку, думала понежиться в постели лишний часок, но Лешка мертвого поднимет.
Вот она остановилась, подождала, когда приблизится Вера, и вдруг напала на нее, начала натирать ей снегом щеки, приговаривала:
— Не хотела, соня, не хотела? Плохо? Скажешь, плохо?
Вера визжала, отбивалась, схватив горсть снега, тоже совала его Лешке за шиворот. Утихомирившись, они продолжали путь. Лешка посмотрела на часы:
— В столовой успеем позавтракать? Ты технологию учила?
— Немножко, вчера перед сном…
— А я сегодня утром просыпаюсь, — зачастила Лешка, — и думаю: «Почему у меня такое хорошее настроение? Ну почему?» И вспомнила: Святителя-то выгоняют!
Комсомольцы потребовали от управления треста заинтересоваться Лясько — и добились своего.
— Ты знаешь, — ораторствовала Лешка, — чем скорее искореним нечисть, тем скорее к коммунизму придем. Ненавижу хапуг! Это мои личные враги!
На заводском дворе, возле продовольственного ларька, повстречали Анжелу. Закутанная в серый шерстяной платок, она уплетала… мороженое.
— Чудеса! Все лето мороженого не было, а сейчас из области самолетом привезли, — сообщила Анжела. — Веселись, душа!
— Гримасы торговли, — согласилась Лешка и побежала добывать мороженое. Тут уж не до завтрака!
Курсанты толпятся у расписания.
— Понедельник… — читает громко Панарин. — Теплотехника, общая химия, пожарное дело, планирование. Вторник: техника лабораторных работ, политзанятия, спецоборудование…
Все как в настоящем учебном заведении. Есть предметы, которые аппаратчики изучают отдельно, а лаборанты — отдельно, а есть занятия общие.
Потап сидит на скамье с печальным лицом: не по душе ему проклятая химия! Сердце лежит к бульдозеру, к машинам, работающим открыто, без этих таинственных соединений. А Панарин заладил одно: «Ничего, пойдет!» И Потап тянется. Кто знает, может быть, действительно дальше притерпится?
В углу класса Лешка торопливо пробегает глазами формулы и задачи — не хочется конфузиться перед Валентиной Ивановной.
«Какова должна быть концентрация раствора перманганата, если его в одном литре содержится сто граммов?.. А все-таки, — размышляет Лешка, — многие школьные знания пригодились! Например, в электротехнике закон Ома, правило Кирхтофа…»
Наверно, есть на свете какой-то закон сохранения полезных знаний. Еще когда она училась в четвертом классе, они сидели в той же комнате, в которой во второй смене занимались выпускники. Над доской висела невольно заученная таблица Менделеева. До сих пор остались в памяти надписи: иридий — астатин — ванадий —
Лешка задумчиво перелистывает свою тетрадь. Строго говоря, порядка в ней мало. Рядом с рисунками центробежного насоса и объяснением, как смазывать сепаратор, записано: «Планирование возможно только в том случае, если пролетариат безвозвратно возьмет в свои руки экономику страны». А после таблицы экономического развития мировой социалистической системы стихотворение:
Где любимый мой живет? У какой калитки ждет? Ты имей в виду: Я тебя найду!«Найдешь его! — вздыхает Лешка. — Куда-то уехал. Зачем я грубо разговаривала с ним? Ведь он хороший, только стыдится показаться таким. Бесстрашный, независимый, правдивый. А что скрытен, так это потому, что нет у него близкого человека.
Чудак-чудачок! „На земле нет счастья!“ Что ты знаешь! Да есть же!
Если у Виктора много недостатков, так что же, значит, я — хорошая, и ты ко мне не подходи, мне до тебя дела нет? Что же, человек исправиться не может? Закоренелый преступник? Но вот вопрос: хочет ли он быть лучше?..»
В класс входит Валентина Ивановна.
К десяти часам вечера за Верой пришел Иржанов, дождался у ворот, взял ее лыжи и, к великому возмущению Лешки, увел подругу степной дорогой.
«Ох, не кончится это добром!..» — сердито думает Лешка.
Ее лыжи джентльменски несет Панарин, увлеченно разглагольствует, обращаясь к Лешке и Потапу:
— Люди, чувствуете ли вы, в какой век мы живем? Вглядитесь в завтра. Спутники будут нести метеорологическую службу, полупроводниковые термоэлементы — сразу превращать тепловую энергию в электрическую. Биофизика, геохимия, физическая химия невиданно обогатят наши знания! Машины сделают переводы с иностранных языков — у одной химии десять тысяч разных журналов. Информационные машины станут выдавать необходимые нам справки. Электронный мозг решать задачи и проблемы…
— А свой-то мозг, чай, тоже пригодится? — бурчит Потап.
— Остановись, замедленная механизма! — восклицает Панарин. Вскочив на придорожный камень, он обеими руками протянул лыжи к луне и, повернувшись лицом к еще скупо освещенному комбинату, кричит:
— Люди, будущее принадлежит химии! Полимеры победят мир!
Лешке нравятся речи Стася. Они напоминают ей давний разговор с Григорием Захаровичем у него в кабинете. Правда, химия — увлекательное и новое дело. Но разве строительное хуже? Она будет строить вот такие химические комбинаты. Ей пригодятся и знание химии и строительные профессии. Найденный компромисс воодушевляет ее. Вскочив на камень рядом с Панариным, она тоже кричит снежной степи, словно угрожая ей: