Море из берегов не выходит
Шрифт:
Несколько лет спустя она услышала эту музыку на концерте большого филармонического оркестра, услышала и сразу узнала, и воспоминание о большом ребёнке, который ставил для неё пластинку Моцарта, ожило в памяти и теперь уже не покидало её, возвращаясь вновь и вновь, как одна из самых любимых иллюстраций к истории её жизни.
Вот и ещё один квартал позади, и остался последний, а там – завернуть за угол вон той пятиэтажки, и уже совсем близко – её дом. Всего второй месяц она здесь, а уже – её дом. Славный, милый дом, в три этажа, с двускатной крышей и высоким крыльцом, весь обсаженный вокруг
Вероника подошла и – остановилась, замерла, застыла на месте, так же прижимая воротник к щекам, не сводя глаз с парня, зябнущего на скамейке у подъезда.
– Привет, – Костя подкинул снег широким носком ботинка, глядя на неё слегка исподлобья. Снежные хлопья сыпались на его непокрытую голову, на рукава короткого чёрного пальто. На скамье, рядом с рюкзаком, лежала сорванная кисть рябины, тоже припорошённая снегом, как сахарной пудрой.
Вероника стояла, всё еще не шевелясь и не в силах разомкнуть губ.
– Если честно, я замёрз, как собака, – Костя поднял плечи, не вынимая рук из карманов пальто, подпрыгнул на месте и улыбнулся. Губы у него были бледные и потрескавшиеся, и Вероника смотрела и смотрела на эти губы, молчала и не двигалась, чувствуя только, как тяжело, гулко, страшно молотит сердце.
Костя вынул руки из карманов и натянул кашне повыше к ушам.
– Я уже настроился ночевать тут, на лавочке, – снова улыбнулся он, чуть наклонив голову набок, словно птица. – В вашем сказочном городке только две гостиницы, но места для заезжего музыканта там не нашлось: отпускники-горнолыжники уже оккупировали всё на две недели вперёд.
Вероника, наконец, почувствовала, что снова может нормально дышать, и тихо засмеялась. Но дар речи к ней ещё не вернулся. Да и нужен ли он был сейчас? Она сделала шаг вперёд и, зажмурившись, обхватила руками клетчатое кашне, прижалась щекой к светлым волосам. Потом, чуть отступив назад, внимательно посмотрела в серые, улыбающиеся глаза.
– Привет… Но… как ты узнал, что я здесь?
– Разведка работает отлично, – рассмеялся Костя. Снова поднял плечи и встряхнулся, как воробей. – Может быть, ты меня всё-таки пустишь в дом? Или мне на вокзал вернуться, пока там бездомные все скамейки не заняли?
Вероника тоже засмеялась, стянула с лавки увесистый рюкзак и поднялась с ним по ступенькам крыльца. Парень, чуть помедлив, последовал за ней, отобрал у неё свою ношу, и тяжёлая, украшенная чугунными завитушками
– Но всё-таки ты мне объясни, я не понимаю. Вот пишет композитор какую-то вещь, ну, например, симфонию, или концерт…Он ведь имеет в виду какую-то мысль, какую-то идею, так?
– Угу… – Костя прихлёбывал горячий чай из большой кружки, жмурясь от удовольствия, от растекавшегося по всему телу тепла.
– Ну, так вот.. Он сам где-то указывает: эта вещь о том-то и том-то, или уже потом, из самой музыки извлекают смысл – слушатели, или там музыковеды, критики?
– Гм, я как-то и не задумывался об этом… Ну, вот смотри, есть программные произведения – там уже из названия понятно, о чём речь. Например, сюита «Пер Гюнт» у Грига, или вот хотя бы «Картинки с выставки» Мусоргского. А если брать симфонии… Хм… Музыковеды изучают жизнь композитора – что с ним происходило в такой-то период, кого любил, на ком женился или не женился…что он вообще мог выразить в это время. Вот, у Чайковского – шестая симфония, она у него последняя, написал, и, по-моему, сразу умер. Так её играешь, и душа просто на части рвётся…
– Да, шестую я слышала… Марыся, что тебе нужно? Ты ведь уже поела…
– Пришла послушать лекцию о музыке. Можно её погладить?
– Да, осторожнее только, она кусается иногда.
–…А вообще, есть ведь разные музыкальные направления – ну, например, барокко или романтизм, да?…Там разные требования к исполнению. Вот, скажем Моцарт. Моцарта следует играть очень легко, вот так – пам-пам-пам! Ну, и вообще, композитор сам указывает в нотах, как играть.
– Но подожди, это форма, а…
– Нет, не форма! Вот, указывает, presto или andante, там… Ну и каждый музыкант ещё привносит что-то своё, по-своему исполняет.
– Но Костя, я всё же не согласна. В любом произведении – хоть в картине, хоть в тексте, хоть в музыкальной пьесе – есть форма и есть содержание. Содержание – это «о чём» – мысль, идея, смысл, а форма – это «как», какими средствами это содержание передаётся… И вот все эти ваши presto и allegro assai и тому подобное – это именно «как»…
Вероника перевела дух и засмеялась: снова она «включила учительницу», как её лучшая подружка всегда говорит.
Но Костю её менторский тон, видимо, не смущал, он помешивал чай в кружке и хмурил светлые брови, размышляя над её словами.
– Да нет… Ну, то есть, ты права, конечно. Но видишь, в музыке форма и содержание больше слиты, чем в литературе, например. И в музыке всё-таки больше чувства, чем мысли. Когда я учился играть, преподаватель мне всегда говорил: «Ну, вот представь – летняя полянка, солнышко светит, ..а вот – дождик пошел…» А я не могу картинки представлять, мне нужно – чувство: радость это, или печаль, или сомнение, или негодование…
– Да, пожалуй. Чувства. Ведь когда слушаешь музыку, редко возникают какие-то мысли, больше – именно эмоции.
– Ну да..
– Тебе налить ещё чаю?
– Давай, не откажусь.
– Осторожно, очень горячий. У меня нет льда, к сожалению. Я кипяток пью, а гости всегда просят охладить, разбавить. Но я гостей не ждала, сам понимаешь…
– Понимаю. Я тоже кипяток пью, прям чтоб обжигало.
– Ну, отлично. И мёд ещё бери, черпай прямо из банки.
– Угу… Ой, какие у тебя руки холодные! Как будто это не я, а ты битый час на морозе простояла.