Море лунного света
Шрифт:
– Боже правый, – сказала я. – Даже не знаю. Можно говорить о чем угодно?
– Конечно, о чем вы хотите.
– Что ж, хорошо. – Я задумалась. – Давайте поговорим о моей диссертации.
– Замечательно.
– Что бы вы хотели узнать? Потому что, честно говоря, я не знаю, с чего начать.
– Вы могли бы, – он жестом указал на меня, – рассказать мне о своей гипотезе. О том, что вы хотите доказать.
– Хорошо. Я знаю, что происходит, доктор. Вы пытаетесь пробудить мою былую страсть. Все в порядке. Я понимаю. Ваша цель – снова мотивировать меня, а за наши
– Моя цель имеет для вас значение? – спросил доктор Робинсон.
– Пожалуй, – ответила я. – Думаю, мне просто интересно, с какими намерениями вы во мне копаетесь.
Он усмехнулся.
– Я лишь пытаюсь делать свою работу. Пытаюсь помочь вам посмотреть внутрь себя, стать настолько самосознательной, насколько это возможно. Жизнь становится легче, когда знаешь себя. Когда можешь принять свое прошлое и свои ограничения и осознать свои сильные стороны и желания. Когда действительно знаешь, кто ты и чего хочешь, и не пытаешься быть кем-то другим.
– Это очень вдохновляет. – Я вздохнула и почувствовала, как мое лицо принимает озадаченное выражение. – Если не возражаете, я спрошу… сколько вам лет? Вы так зрело рассуждаете, но выглядите совсем молодым.
Он не ответил, и я почувствовала, что ему неловко.
– Простите. Это нарушение правил? Мне не надо было спрашивать?
Его плечи чуть расслабились.
– Все в порядке. Мне двадцать восемь.
Я чуть не упала с дивана.
– Всего двадцать восемь?
– Вас это удивляет?
– Ну… да. Вы выглядите гораздо старше. Может, из-за того, что вы сидите в этом глубоком кресле скрестив ноги и даете отеческие советы.
– Вас беспокоит, что я молод?
– Не знаю.
– Вы не уверены?
Я задумалась.
– Нет, на самом деле все хорошо. У вас есть степень, и вы, конечно, высококвалифицированный специалист. Простите, что сказала, будто вы выглядите старым. Я не хотела вас оскорбить. Уверена, если бы я увидела вас на улице пинающим футбольный мяч, я бы восприняла вас по-другому.
Он вновь посмотрел в свой блокнот и что-то записал.
– Хотела бы я знать, что вы обо мне пишете, – сказала я.
– Ничего особенного. Я пишу, чтобы не забыть, о чем мы говорим на наших сессиях.
Я хмыкнула и смущенно отвела взгляд.
– Теперь мне стыдно.
– Почему же?
– Потому что я сказала, что вы в этом кресле похожи на отца. Я так и вижу диагноз: пациент отчаянно нуждается в фигуре отца. Так вы написали?
Он отложил ручку, вновь сцепил руки.
– Нет, Мелани, не так. Я лишь записал, что вы удивились, узнав мой возраст. Но давайте обсудим вот что, если вы не возражаете. Вы уже не в первый раз пытаетесь угадать, что я о вас думаю. Как будто хотите быть на шаг впереди меня.
– Может, я упустила свое призвание, – сказала я. – Может, мне следовало стать психотерапевтом, а не физиком.
Он не ответил, и я простонала:
– Господи, я такое клише. Мне нужна была фигура отца, я увидела фотографию дедушки и подумала, что хотела бы воскресить его из мертвых. Вот почему я занимаюсь исследованием.
–
Я рассмеялась.
– Да уж. Может, я и правда упустила свое призвание.
– Вы так думаете?
Я покачала головой.
– Не знаю. Может, мне просто надо закончить начатое, получить степень, а потом все это переосмыслить. Мне всего двадцать четыре. Возможно, все идет как надо. Я могу разгадать тайну Бермудского треугольника, которая не давала мне покоя все детство и юность. То есть я в жизни не получила бы все эти стипендии, если бы не моя безумная страсть к науке. Благодаря ей я попала в программу для одаренных, где все преподаватели, знавшие о моей несчастной жизни, хотели помочь мне добиться успеха. Итак, я живу в Нью-Йорке и вот-вот получу докторскую степень в области физики элементарных частиц. Это впечатляет, правда? Мне было всего шестнадцать, когда я поступила в колледж. Я должна гордиться собой.
– Да, вы должны, – ответил он, и я увидела в его глазах искреннее уважение и восхищение. Я была совершенно потрясена. Раньше никто так на меня не смотрел.
Доктор Робинсон взглянул на часы.
– Наше время вышло, – сказал он извиняющимся тоном. – Я запишу, на чем мы остановились, и мы сможем продолжить на следующей неделе.
– Хорошо. – Я взяла сумочку, и он проводил меня до двери, где я ненадолго остановилась. – Я знаю, это всего лишь вторая наша сессия, но я чувствую, что терапия мне помогает. Я просто хочу, чтобы вы это знали. У меня появилась надежда, что я найду выход и закончу диссертацию.
– Я рад это слышать. Возможно, будущие пилоты, летающие с Бермудских островов, тоже будут вам благодарны.
Я спустилась по лестнице в приемную, взяла в фойе зонтик. Выходя из клиники, расположенной в красивом каменном особняке в Верхнем Вест-Сайде, я собиралась раскрыть зонт, но дождь уже закончился, и подернутые дымкой солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев, отражаясь в лужах. Блики слепили, и мне приходилось щуриться. Затем я подняла глаза и посмотрела на небо.
Было что-то невероятное в тумане, который плыл и искрился в лучах света после ливня. Он напомнил мне о серовато-белой дымке, описанной в отчете о полете, который я недавно изучала. Пилот рассказывал о длинных горизонтальных линиях в «электронном тумане», образующем вихрь, из которого самолет вылетел с невероятной скоростью. Пилот также упомянул ощущение невесомости в момент, когда он выходил из так называемого туннеля.
Я остановилась на тротуаре и задумалась об этом. Возможно ли, что эти облака состоят из заряженных частиц из геомагнитной бури? Могло ли это при определенных обстоятельствах вызвать гиперускорение и перегрузку, которых было бы достаточно, чтобы разбить самолет вдребезги? Или даже протолкнуть его через проходимую червоточину? Может быть, в другое измерение времени?
Воодушевленная, я ускорила шаг и пошла в сторону метро, чтобы вернуться в лабораторию.
Глава 6. Оливия. Майами, 1990