Море согласия
Шрифт:
В доме плац-майора было тихо. Хивинские послы Якуб-бай и Еш-Назар спали, закрывшись изнутри на крючок. Слуги послов — три узбека — тихонько при тусклом пламени свечки разговаривали в соседней комнате. Муравьев прошел на свою половину, зажег свечу и стал раздеваться. Он надел мохнатый турецкий халат и хотел уже лечь в постель, как вошел Кият и спросил: нельзя ли подняться на стену. Мощью крепостных стен он заинтересовался, едва сошел с корвета. Стены были очень широкими и высокими. Над ними возвышались башни, а между башнями стояли больше-колесые пушки. Увидев, что со двора на стену тянется каменная лестница, решил подняться, взглянуть
Во дворе к ним присоединился Якши-Мамед. Втроем они поднялись на гребень стены и остановились, глядя в сторону моря. С Каспия дул порывистый ветер. Муравьев запахивал полы халата, дабы не простудиться. Слева в башне горел огонек.
— Жаль, ничего не видно во тьме, — сказал Муравьев. — А днем отсюда вид великолепный...
— Как не видно? Видно, — отозвался Кият. — Вон и корабли стоят вижу, и башню Девичью вижу. Все вижу... Отсюда даже землю свою на том берегу вижу. И людей всех вижу — маленькие, как муравьи. Думаю, если их всех в кучу собрать, будет большая сила...
— Собрать можно. Кият-ага, — отозвался Муравьев.— Только с умом, чтобы зла людям не принести, чтобы жилось вольготнее, нежели сейчас...
— Камыш не зажмешь — руку порежешь, Мурат-бек,— сказал Кият. — Без сильной руки — нельзя...
Муравьев ничего не ответил. Ему вдруг вспомнилось, как в детстве он образовал тайное общество и хотел с друзьями-вольнодумцами бежать на остров Сахалин. Там сделать истинных граждан из дикарей, воспитать их в духе учения Руссо и создать свободную республику, основанную на равенстве и братстве людей. Николай Николаевич, вспомнив об этом, улыбнулся, подумал о детской наивности. Туркмения по сути дела для него предстала тем самым диким островом, только с более таинственным названием — Челе-кен. Здесь он встретился с кочевниками. О таких именно он мечтал. Но, столкнувшись с ними, он прежде всего столкнулся с богатством и бедностью. И в этом — общинном строе — были сильные и слабые. Сильные подчиняли себе слабых. Вот и Кият сейчас говорил о силе, коей пока у него не хватало, чтобы подчинить разрозненные, слабые иомудские рода. Надо было совсем немногое Кияту — добиться послушания кочевников. Муравьев хорошо понимал это...
— Кият-ага, — сказал он после продолжительного молчания. — Ты бывал в Астрахани, жил среди русских купцов, среди мещан. Слышал ты о переустройстве во Франции? Слышал о том, что французы сбросили с трона короля и создали республику с общественным правлением во главе?
— У нас тоже правят старшины, — сказал Кият. — Все дела решаются на маслахате. Только среди старшин согласия нет. Одни — за персиян, другие — за хивинцев, а о своем государстве никто не думает.
— Допустим, Кият-ага, русские помогут тебе объединить иомудов. Как ты будешь управлять ими? — спросил Муравьев.
— Так, как мудрые государи управляют, — ответил-Кият...
— Жестокостью и насилием? — спросил с усмешкой Муравьев.
— Справедливостью, — уточнил Кият. — Я — не бай. Я бывший кузнец, седельщик... теперь купец... Насилия во мне нет. Если поможешь мне, я обогащусь сам и обогащу весь иомудский народ. Я сумею с выгодой распорядиться нефтью и солью, лебяжьим пухом и красной рыбой...
— Это мелочи, — сказал Муравьев. — Россия наша погрязла в мелких торгах и барышах... Но есть такие люди у нас, Кият-ага, которые заботятся о просвещении народа. Хотят, чтобы все грамотные стали... От грамоты и культуры — прогресс,
— Понимаю, — отозвался Кият. — Мои оба сына — вот Якши и Кадыр-Мамед — оба у муллы учатся...
— Мало этого, Кият-ага... Что даст мулла твоим сыновьям, твоему народу? Нужно просвещение ума, а не только духа.
Кият некоторое время молчал. Затем вздохнул и сказал:
— Если русские позволят, я оставлю учиться в Тифлисе сына — Якши-Мамеда... и Кадыра тоже... А ты помоги, Мурат-бек, в делах моих. Душа моя и мысли мои отныне тебе принадлежат...
Муравьеву стало неловко. Он предложил сойти вниз, заварить чаю и на сон грядущий выпить по чашке... Кият согласился. В потемках, поддерживая друг друга, они спустились по кирпичным ступеням во двор. Предвидя, что пьяная компания из дома Александровского может забрести сюда, Муравьев приказал часовому у ворот никого не впускать н не будить его. Перед сном они еще долго беседовали у самовара, наконец разошлись по своим комнатам и погасили свечи.
Сквозь сон Николай Николаевич слышал шум во дворе, но не поднялся. Успел только подумать: «Пришла пьяная ватага» и опять уснул. Покой его, однако, длился недолго. На рассвете кто-то ожесточенно застучал в двери комнаты. Муравьев узнал по голосу Пономарева, Басаргина, Бур-чужинского... Пришлось одеться и открыть.
— Ну и порядки, — ворчал продрогший Пономарев.— Эта шельма — постовой казак, хоть убей не впускает, не велено — и все тут. Ты что ли велел, Николай Николаевич?
— Ну, велел... Тут же гости... Нельзя булгачить их... Да и сейчас вы шумите почем зря... Разбудили всех...
— Оно и правда... Прости, Николай Николаевич... — шепотом заговорил Пономарев.— Заставил ты нас, однако, по стенам лазить.. Долго мы рвались, а потом вот майор Бурчужинский, слава ему христе, пойдем, говорит, посты проверять. Забрались на стену, а со стены по лестнице сюда...
— Зачем пришли в такую рань? — спросил Муравьев. Пономарев замешкался, не зная, что ответить. Майор Бурчужинский выручил:
— Да, ведь, водка она, Николай Николаевич, тем и сильна, что не спрашивает человека, что с ним делать. Заставила прийти сюда — вот и вся недолга. Пришли и все... Что это у вас там на стене? — неожиданно спросил он.
— Как — что? — не понял Муравьев. — Календарь, кажется...
— Знаю, что календарь... А на календаре — что?
Муравьев уставился на календарь, не понимая — чего особенного Бурчужинский на нем увидел. Притихли и остальные. Муравьев снял со стены численник, повертел в руках.
— Число, день недели... Больше ничего не вижу, — сказал он.
— А эта точка? — указал пальцем Бурчужинский на какое-то пятнышко.— Разве ее незаметно?
— Заметно,— сдавленно выговорил Муравьев. — Ну, так надо выпить за точку! — радостно воскликнул майор, и вся компания разразилась громким смехом...
— Это правильно, — не переставая смеяться, выговаривал Пономарев. — Надо выпить за точку... За точку я еще ни разу не пил... За баб, за коров, за петухов пил, а до такой изысканности, ей-богу, еще не доходил.— Пономарев вынул из-под кровати чемодан, раскрыл его и стал доставать бутылки с ромом. Распрямившись, вздохнул, вытер потный лоб, и сказал:
— За ними же мы сюда и шли... Вспомнил, наконец... И опять компания весело засмеялась...
К ОГНЕПОКЛОННИКАМ