Море ясности
Шрифт:
Так вот, Сенька Любушкин безо всяких хлопот попал на Луну. И досталось же ему за это! Как он плакал, умоляя снять его оттуда.
Нет, это надо по порядку. Вот, значит, в понедельник Володя принес в класс свою великолепную картину. Ее повесили около доски, и Мария Николаевна рассказала все, что обещала, о Луне и ракете. А потом она начала спрашивать, кто в эту ночь не спал и что видел. Оказалось, что почти все проспали, кроме Володи с Венкой. Да еще Васька проснулся от шума. Да Таю разбудили. Вот и все.
Когда все наговорились,
Ну, хорошо. В классе шестнадцать мальчиков, а насчет космоса по-настоящему мечтают только двое. Остальные тоже, конечно, подумывают, но как-то не очень активно. Девчонки не в счет, хотя некоторые очень сочувствуют.
Один Васька ни о чем таком не мечтает. Куда ему, второгоднику, да еще с двойками! С двойками, надо прямо сказать, и на земле плохо живется, а уж о космосе и говорить нечего. Там соображать надо.
Все в классе это понимают и подтягиваются. А Васька говорит, что ему на все наплевать и всех отличников после случая с Сенькой Любушкиным он начал называть лунатиками.
А случай этот вот какой. На другой день все увидели на Володиной картине маленькие полоски бумаги, прикрепленные булавками. А на каждой полоске фамилия.
А что же тут получилось? Большинство учеников расположились вдоль ракеты, впереди Володя, а за ним остальные и даже девчонки. Это еще ничего. Венка сидит на самом хвосте. И это терпимо. Но вот что возмутительно — на Луне, на самой ее середине, нахально расселся один только Сенька.
Такой тут поднялся шум, что у Марии Николаевны все лицо покрылось отдельными красными пятнами.
— В чем дело? — спросила она Ваську, который почему-то шумел больше всех.
Он сморщил свою репку и так заморгал глазами, будто он очень испугался.
— А кто ему там носик вытирать будет? — весело спросил он.
Все засмеялись, а Васька пояснил:
— Мамки-то на Луне нету…
Под шум всего класса Мария Николаевна велела Ваське выйти в коридор. Но это не помогло. Шум продолжался. И только когда Володя поднял руку, наступила тишина. Он сказал:
— Неправильно, что Сенька первый на Луне.
— А это уж позволь знать мне, что правильно, а что неправильно.
Володя хотел сказать, что нельзя пачкать такое гордое и чудесное событие, но Мария Николаевна прикрикнула:
— Я сказала — садись!
Тогда Володина соседка Милочка тоже подняла руку и, глядя на учительницу ясными голубыми глазами, проговорила твердо, как хорошо выученный урок:
— А папа сказал, что летать могут только самые храбрые, а Сеня же трус. Все знают.
— Хорошо, — строгим голосом сказала Мария Николаевна, — садись. Это мы все знаем. Но ведь на Доску почета заносят за успехи в ученье или в труде, а совсем не за храбрость.
Лучше бы она этого не говорила.
— На Доску пускай, а на Луну никак нельзя, — проговорил он своим нежным, девчоночьим голосом.
Мария Николаевна не выдержала такого дружного отпора и отступила. Это все сразу поняли, хотя она думает, что сделала по-своему, что Сенька так и останется сидеть на Луне, как муха на арбузе, а все будут на него любоваться. Она открыла дверь и сказала Ваське:
— Иди на свое место.
Ясно, до самого следующего урока она так и думала, что настояла на своем. Но когда она вошла в класс на третий урок и увидела, какие все сидят притихшие да примерные, то сразу поняла — не к добру такая тишина…
И верно, не успела она сесть за свой стол, как поднялся ее любимый ученик, украшение класса Сенька Любушкин. Он был не розовый и не сияющий. Он был красный и помятый. Его белые ресницы намокли от слез. Он сказал отчаянным голосом:
— Снимите меня с Луны, Мария Николаевна!
ТРЕВОЖНЫЙ ДЕНЬ
В этот вечер, когда мама пришла с работы, Володя сразу заметил, что она чем-то очень озабочена. Он подумал, что это и лучше: может быть, она забудет спросить его, как прошел день в школе, потому что прошел этот день не так, чтобы о нем хотелось рассказывать.
Но мама ничего не забыла. После обеда она задала тот самый вопрос, которого он боялся:
— У тебя в школе все благополучно?
— У меня в школе не все благополучно, — говорит Володя, ничуть не удивляясь тому, что мама догадывается, как неспокойно у него на душе. Мама всегда как-то обо всем догадывается. Сколько ни скрывай.
— Так я и предполагала. Сегодня мне звонила Мария Николаевна. Она к нам придет.
В ее голосе прозвучала тревога. Володя давно заметил, что все родители, и мама тоже, так робеют перед учительницей, как будто она сейчас вызовет их к доске. Смешно. Ведь мама старше Марии Николаевны, а все равно побаивается.
— А зачем она придет?
— Я ничего не знаю. Ты же от меня все скрываешь. Это, знаешь, нечестно: я-то тебе все рассказываю.
Она быстро составила посуду в буфет, села против Володи за стол и потребовала:
— Ну, быстро, подробно и ничего не скрывать.
Ничего скрывать он и не собирался. Нечего ему скрывать, потому что он во всем прав, а Мария Николаевна неправа.
Володя рассказал все, как было, ничего не утаил.
— Где эта твоя картина?
— У меня.
— Дай ее мне, а потом мы с тобой обсудим, что с ней делать.
— В школу я ее все равно не понесу.
— Ты сорвал плакат. Подумай-ка, что ты сделал.
— А разве можно Сеньку на Луну? Ведь это позор!
— Совсем ты от рук отбился. Что нам с тобой делать? Я на работе весь день, а ты как-то растешь тут без меня. Не могу же я бросить работу.