Море ясности

Правдин Лев Николаевич

Он и не заметил, как около того места, где он сидел, собрались пассажиры чуть ли не со всего вагона. Ведь тут в гости никто никого не зовет. Кто захотел — тот и пришел, а кто пришел — тот и гость. Сидят, разговаривают, дают разные советы. Торопиться-то некуда: поезд идет — время бежит.

Поезд летит сквозь тайгу. Поезд везет Володю в неведомые края, где почти в каждом доме знают Снежкова. Значит, нечего бояться, везде найдутся друзья.

Но все-таки совесть у него была нечиста: вот придумал Венка глупую историю, а Володя сидит и повторяет

ее. Потому что, если рассказать по правде все, как есть, то его отправят обратно, как беглеца. Он начал вздыхать и отмалчиваться, а все подумали, что ему просто захотелось спать. Тогда все разошлись, и одна из девушек сейчас же уложила Володю на свое место.

Лежа на верхней полке, Володя слушал, как постукивают колеса на стыках, и подумал, что это они от скуки бормочут там в темноте:

— Раз-два-три, раз-два-три…

И сам тоже начал считать вместе с колесами. Считал, считал, и вдруг ему ясно послышалось, как они спрашивают жесткими, железными голосами:

— Ты-ку-да? Ты-ку-да?

Ответил, что и всем:

— Вот еду, сам не знаю куда. Может быть, и найду что ищу…

— Как-же-ты? Как-же-ты? — продолжали колеса. А может быть, и не колеса вовсе беспокоили его и мешали спать, а совесть, которая все-таки у него была нечиста.

КОННИКОВ

Но скоро он устал; сон окончательно сморил его, и ему показалось, что он заснул и во сне услыхал, как чей-то звучный голос спросил:

— А где тут мальчик, который едет к художнику Снежкову?

И розовая старушка, которая как будто только и ждала этого вопроса, тоже сейчас же спросила:

— А что?

— Да вот хочу его повидать.

— Сейчас нельзя. Спит он.

— А мне очень надо.

— Всем очень надо.

— А мне не как всем! Я знаю, где сейчас Снежков находится. Он мой лучший друг.

— Все равно пусть спит.

— Тогда хоть портрет, который он везет, покажите.

— Портрет можно. Вот я его сейчас из сумочки достану.

Володя крепче зажмурил глаза, чтобы не упустить какие-нибудь подробности. Давно известно, как все непрочно, когда видишь сон: только покажется что-нибудь интересное, так сразу и пройдет. Никак до конца не досмотришь.

Но на этот раз сон как будто попался очень устойчивый, ничего не пропадало и даже, наоборот, голос незнакомого человека звучал все яснее, когда он читал подпись под портретом: «Любимая сестра Валя. Михаил Снежков. Двадцать второго января сорок третьего года».

Прочитал и сказал задумчиво:

— Все верно.

Володя еще крепче зажмурил глаза, боясь, что сон исчезнет и он ничего больше не узнает. А незнакомый человек уже читал на обороте портрета о том, как прилунилась ракета. Прочитал и твердым голосом заявил:

— Нет уж вы как хотите, а я его разбужу.

— Да вы-то кто будете? — раздался скрипучий голос волосатого дядьки. — Может быть, тоже художник?

— Вы угадали. Художник. Только я работаю лесотехником. Конников моя фамилия.

— Конников? Не знаю.

Лесотехник весело сказал:

— Это

ничего.

— Это ничего не значит, — повторила розовенькая старушка, — и если вот этот гражданин, — она кивнула на волосатого, — если он оспаривает, значит вы и в самом деле Снежкову друг. Он все, что справедливо, то и оспаривает. А парнишка, вот он, на верхней полочке. Только вы, уж будьте добры, не будите его до утра.

— Утром нельзя, — торопливо ответил Конников, — нам сейчас надо. Снежкова нет в городе. Он на Ключевском кордоне этюды пишет. У него и мастерская там. Зачем же парнишке зря в город.

Тут заговорили девушки, к ним присоединились пассажиры из соседних купе, и все начали обсуждать вопрос, можно ли ночью в вагоне доверять незнакомому человеку. И все они расспрашивали Конникова так придирчиво, будто Володя здесь не случайный попутчик, а близкий человек. Нет, что-то непохоже на сон.

Володя открыл глаза. Нет, определенно сон!

В проходе между диванами стоял такой необыкновенный человек, каких в жизни не бывает. Такой может только присниться. И Володя уже где-то встречал этого человека или видел во сне. Он был великан. У него загорелое лицо, большой румяный нос и такая красная борода, перед которой побледнели бы даже Васькины волосы.

А как он одет! На нем старая зеленая шляпа. Куртка кожаная, желтая. Подпоясан он не каким-нибудь ремнем, а патронташем, набитым патронами. И сбоку у него висел кинжал в черных ножнах. На ногах болотные сапоги, подтянутые к поясу ремнями. За плечами мешок и ружье в чехле.

И все это такое потертое, поцарапанное, пожухлое оттого, что мокло под дождем и снегом, сохло у костров. Сразу видно — побывал человек в переделках. Прошел он через болота и леса; грозы гремели над ним своими громами; тучи заливали своими дождями; веселые костры согревали его жгучим своим огнем; а дикие звери, почуяв его, кидались в темноту, завывая от ужаса и страха.

Ох, какой человек красивый! Какой человек бесстрашный и надежный! Разве такому можно не доверять?

— Почему же вы мне не доверяете? — как-то даже недоумевающе спросил Конников.

— А потому, — отозвался скрипучий голос, — видно, каков пришел человек…

— Кому видно?

— Всем видно, — продолжал сосед и, обращаясь ко всем собравшимся, коротко хрюкнул смешком. — Вы, граждане, на его украшение обратите ваше внимание. Да пусть он шляпу свою сымет, коли не стыдно. Буйный это человек, выпивающий.

Конников сорвал свою шляпу и, подставляя лицо под свет лампочки, спросил:

— Вот это?

Володя только сейчас увидел розовые рваные полосы, которые протянулись от виска через щеку и скрывались под бородой.

— Это, это самое! — торжествовал сосед. — Вот как вас устаканили!

— И все-то ты врешь да на людей наговариваешь! — вспылила розовая старушка. — Мишкина это расписка!

— Какой такой Мишка? — опешил сосед и вдруг сообразил, какую сказал глупость, отвернулся к стенке и в разговоры уж больше не ввязывался.