Море
Шрифт:
Петер Декань откупорил персиковое варенье, лизнул сверху и поставил банку на кухонный стол.
— Господин старший лейтенант, не увлекайтесь сладостями, лучше помогите взбить белки к жаркому.
— Боже милосердный, для жаркого не надо взбивать белки, — засмеялся Паланкаи.
Добраи покраснела.
— Взбивайте, вкуснее будет. Только Эмилю не дадим попробовать. Все остальные уходите отсюда, а то от вас только беспорядок. Хватит с меня одного Петера, — выкрикивала Йолан.
— Благодарствуйте, — поклонился старший лейтенант и провел рукой по усам, запачкав лицо яичной пеной.
— Посмотрите,
— Охотно возьмусь вас обучить этому, — ответил ей Паланкаи. Анна с визгом убежала от него. Затем все принялись шарить в детской. Татар уселся на качалку, Паланкаи раскладывал на полу рельсы игрушечного электропоезда, Анна Декань вознамерилась сшить платьице белобрысой кукле.
С каким огромным наслаждением все принялись рыться в шкафах! С волнением первооткрывателей вытаскивали ящики; в одном нашли пачку сигарет, в другом — перевязанные шелковой лентой фотографии. Они посыпались на пол, пошли по рукам. Вот снимок испуганного мальчика в матроске, свадебная фотография, вот два бородатых старика, вот снимок, сделанный во время воскресной туристической прогулки, и целая пачка надписанных карточек: «Дяде доктору от любящего Лацика». «Дяде доктору от Габорки Антала». Татар вдруг вздрогнул, переворошил фотографии, вытащил одну из них и сунул себе в карман — никто не обратил на это внимания.
Старший лейтенант Декань притащил целую гору фарфоровых тарелок, и все принялись расставлять их; тарелок оказалось так много, что часть их поставили на радиоприемник. Добраи появилась с большим подносом яичницы с ветчиной, а следом за ней мужчины внесли банок двадцать варенья. Кто — то умудрился пристроить на патефонных пластинках горячий чайник. Когда из-под него извлекли лопнувшую симфонию Моцарта, Паланкаи с барской невозмутимостью только рукой махнул. Так и надо Юпитеру, раз он сам себя не берег. Татар, по-турецки поджав ноги, уселся на подушке прямо на полу, полил яичницу вареньем и решил, что у него получилось чрезвычайно забавное французское блюдо. Паланкаи взялся молоть черный кофе. Жилле, Сюч и Декань раскупоривали бутылки с палинкой. По радио передавали танцевальную музыку; обнаружив в буфете шоколадный кекс, Паланкаи роздал его всем гостям. Мертвецки пьяный Декань, повалившись на диван и положив ноги в сапогах на персидское покрывало, начал рассказывать о своих фронтовых похождениях.
— Что с тобой, Золи, почему ты помрачнел? — спросил хозяин у Сюча, который сидел с бутылкой палинки возле балконной двери и смотрел в сад.
— Наверное, испугался угроз мадемуазель Чаплар, — подсказала Добраи.
— Чего? — спросил Сюч.
— Сегодня у нас в конторе была большая перепалка, — Добраи поспешила проглотить кусок хлеба с ветчиной, чтобы удобнее было говорить, и продолжала: — Утром мы узнали о смутьяне, которого ты спровадил на тот свет, ну, как его?..
— А разве не все равно? — перебила ее Анна.
— Ну так вот, прочитала наша любимая главбух сообщение об этом случае и начала причитать, ломать руки — это, мол, неслыханно, у нас пока еще не Техас.
— Черт… — выругался взбешенный Сюч и встал. — Что значит Техас?
— Право же, почему это тебя так волнует?..
— Очень даже
— Сказала, будто такими методами работают в Техасе гангстеры и что тебя надо предать военному суду. Мол, возмутительно выгонять женщину из заводской квартиры, за это еще кое-кто поплатится.
— Ага, когда придут русские, не так ли?
— Очевидно, она это имела в виду.
— Я тебе в первый же день сказала, что за птица эта Чаплар, помнишь, Йолан? Когда мы с тобой рассматривали партизанские фотографии?
Татар отставил тарелку и принялся размахивать вилкой.
— Что касается Чаплар, то она и мне не нравилась. Что можно ожидать от дочери слесаря? В последний раз, когда мы были на заводе, она всю дорогу твердила мне, что и в рабочие кварталы надо провести электрический свет, будто об этом говорил еще Маркс.
— Кто такой? Тоже коммунист?
— У нее стол битком набит английскими книгами, — сказал Паланкаи.
— И вы только сейчас сообщаете мне об этом? — вскочил Сюч. — Вы что, с ума сошли? — и тут же достал свой блокнот. — Стало быть, Агнеш Чаплар.
— Да, — с готовностью отозвался Татар, — если потребуется, завтра же сообщу по телефону ее домашний адрес.
Сюч что-то записал в блокнот.
— Словом, Маркс… Да, а что там у вас было с фотографиями?
— Мы рассматривали фотографии… я уже точно не помню, но она что-то тогда сказала, — ответила Добраи.
— А что можно сказать в таких случаях? Наши солдаты измываются над пленными партизанами, — вмешался Паланкаи.
Сюч спрятал блокнот в карман.
— Как эта девка стала главным бухгалтером?
— Ремер настоял, — ответил Татар. — Со своей стороны, замечу, я уже тогда сказал, что из этого назначения ничего хорошего не выйдет, но вы ведь знаете, Ремера не уговоришь.
— Ну, считайте, что это дело улажено, — сказал Сюч и, подойдя к письменному столу, принялся перебирать альбом с пластинками. — Неужто в этом доме нет ни одной порядочной пластинки? Кому нужен сейчас Шопен? Дюри, сыграй что-нибудь.
Татар повесил на шею детский аккордеон и растянул меха., Анна Декань тоненьким голоском сразу же стала подпевать: «За казармой в глухом закоулке одинокий горит огонек, и стоит там…»
— К черту эти грустные песни! Пети, помнишь, под какую музыку мы маршировали в бойскаутах? Споем, ребята: «Погром, погром, погром в деревне, а за околицей сладко поет пулемет…»
Паланкаи, повеселев, принялся отбивать такт ногой, а Эден, хлопая по обложке альбома с марками, подпевать: «Эх, пусть поет пулемет до тех пор, пока в деревне не останется ни одного еврея… Трам-там-там… погром, погром…» Сюч, стоя в кресле, дирижировал. Волосы сползли ему на лоб, он весь вспотел, но тем не менее продолжал восторженно размахивать руками.
К полуночи весь ковер был усыпан осколками стекла. Добраи и Анна Декань, забившись в уголок дивана, дремали, мужчины выпили всю палинку до последней капли и теперь, совершенно пьяные, взялись обшаривать шкафы в поисках новых бутылок. Эден, улучив момент, вынул из альбома все вставки и торопливо сунул скомканные марки в свой саквояж. Он даже вздрогнул, когда его окликнул Паланкаи:
— Эй, Эден, ты врач, можно пить тот спирт, что в кабинете?
— Конечно, можно, — ответил вместо него Сюч. — Пошли.