Мореплавания Солнышкина
Шрифт:
Артельщик повернулся лицом к лежащему на льдине солнцу и приоткрыл фуфайку.
Сунув внутрь нос, доктор Хапкинс покачнулся и прошептал:
— Нью-Йорк! Сан-Франциско! Рио-де-Жанейро!
На груди у артельщика в целлофановом мешочке сверкнула жемчужина, равной которой не видел весь мир!
— Ну что? — спросил артельщик. — Сколько вы назовёте теперь?
— Дайте подумать! — сказал Хапкинс, и глаза у него хитро блеснули. Ни за какие такие штуки он платить не привык. Доктор всегда находил способ опустить их в свой карман совершенно даром.
СОЛНЫШКИН
Утро встретило команду «Даёшь!» отчаянным морозом. Пар валил изо рта такими клубами, что ими можно было жонглировать. Стоило только зазеваться, и носы хрустели, как леденцы, а уши трескались, как морозные стёкла. Поэтому все работали с особенным усердием, и, когда Солнышкин поднялся наконец на палубу отдохнуть, большая часть груза лежала уже внизу.
Моряков и Полярников не уходили ни на минуту.
— Надо торопиться! — кричал Полярников. — К вечеру может разыграться пурга!
«Надо торопиться», — тревожно подумал Солнышкин и оглядел горизонт.
Солнце словно примёрзло хвостиком к льдинам и, сердясь, становилось всё красней и красней. Вокруг него вертелся и насмешливо посвистывал ветер.
Маленькие пингвинчики сбивались группками и, как второклашки, толкали друг друга в бока, пробуя согреться. Но ни одного «императора», которого Солнышкин мечтал привезти для Дворца пионеров, здесь не было.
— Ничего, за ледником их тысячи! — решил Солнышкин, потирая нос.
Он взглянул на бронзовый компас. Стрелка неуверенно клонилась из стороны в сторону.
«Колеблется старик», — подумал Солнышкин. Но впереди ярко горел величественный голубой ледник, а три вершины свысока смотрели прямо на Солнышкина: решится или нет? И Солнышкин вышел в путь.
«Хе-хе, интересно, — подумал съехавший на ящике Стёпка, — интересно, куда это он смотрит? Что он там разглядел?»
И решил не отставать. Не будь Солнышкина, вряд ли у него на груди покачивалась бы сейчас жемчужина. И артельщик двинулся за ним.
Снег так скрипел под ногами, что ни тот, ни другой не заметили, как за ними отправился в путь ещё один искатель удачи. Он был в тяжёлой волчьей шубе. Ни Солнышкин, ни пингвины его, видимо, не интересовали. Но с артельщика он не спускал маленьких шакальих глазок.
Сверкал снег, все трое быстро удалялись от парохода и становились похожими на больших чёрных пингвинов.
ДАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РУКУ
Солнышкин бежал вперёд, как лёгкий маленький паровозик. Пар отлетал от него вправо, потому что слева, с океана, дул сильный ветер. Но скоро «паровозик» стал странно подпрыгивать и отбивать ногами «летку-енку». Треща на морозе, перед ним вырастали глыбы льда. Они сверкали и переливались цветными огнями, будто доказывали, что им тоже можно дать любое имя и вовсе незачем идти далеко. Но Солнышкину были нужны настоящие вершины. Он, покрякивая, торопился вперёд и думал, какую вершину лучше штурмовать первой… Ту, что справа, он назовёт именем Перчикова, среднюю, конечно, именем Робинзона, а ту, что слева…
Солнышкин
— Вперёд! — крикнул Солнышкин сам себе и… скатился вниз. — Ничего, плавали! — сказал он, разбежался и с ветерком, как на коньках, промчался снизу вверх. — Есть! — Он вцепился пальцами в верхушку бугра, подтянулся и приоткрыл рот…
Хребет вместе с вершинами отодвинулся километров на пять в глубь континента. А по всему белому пространству курилась позёмка, сквозь которую виднелись настоящие королевские пингвины, настоящие «императоры». Солнышкин подул на пальцы, ударил сапогом о сапог, но отступать не собирался. Жаль только, мало времени!
Он уже свесил ноги вниз, готовясь к прыжку, как вдруг за его спиной раздался голос:
— Хе-хе, Солнышкин, дай, пожалуйста, руку!
Он повернулся. Сзади него с сизыми от холода щеками цеплялся за лёд толстый артельщик. Солнышкин удивился. Артельщик тоже торопился к хребту. Он протянул руку, и Стёпка, взобравшись, пропыхтел:
— Я с тобой, Солнышкин!
— К хребту?
— Да! — кивнул артельщик.
В последнее время он проявлял, хе-хе, удивительную заботливость и внимание.
— Тогда быстрей! — крикнул Солнышкин.
Они свесили с бугра ноги, и вдруг сзади опять раздался голос:
— Гив ми е хэнд!
Солнышкин подпрыгнул и, балансируя на верхушке, открыл рот. Артельщик с удивлением выкатил глаза. Вверх по склону летел доктор Хапкинс, подыскивая слова для перевода: «Дайте, пожалуйста, руку».
Солнышкин и Стёпка втащили его наверх.
— И вы тоже? — косясь на доктора, спросил Стёпка.
— Йес! Йес! — воскликнул Хапкинс.
— Пошли! — скомандовал Солнышкин. Времени оставалось в обрез. Он приготовился к прыжку и вдруг замер.
Пока он втаскивал наверх нежданных попутчиков, равнину захватила такая густая метель, что «императоры» виднелись в ней еле заметными тёмными пятнами. Они отступали от океана, как матросы, потерпевшие кораблекрушение. А волны холодного снега догоняли, захлёстывали и сбивали их с ног. Птицы шли, и, казалось, у них нет сил выбраться на берег. Падали птенцы, а взрослые метались в поисках укрытия.
— Сюда! — крикнул Солнышкин. — Сюда!
Но сзади него за спиной раздался знакомый тревожный гудок. Солнышкин оглянулся. Там, у парохода, тоже наступала пурга. Она заматывала в снежный кокон кончик мачты и красный флажок. «Даёшь!» спрятал нос в сугробы. Теперь только за бугром, на котором стоял Солнышкин, оставался ещё тихий, скрытый от пурги уголок. А путь к хребту уже совсем исчезал за белой беснующейся завесой.
— Кажется, пора домой! — крикнул артельщик.
«К вершинам, к вершинам!» — вздохнул Солнышкин, но вслух твёрдо сказал: