«Моревизор» уходит в плавание

Надеждина Надежда Августиновна

Пять лет охотился за стекляшками-коротышками датский учёный Иоганн Шмидт. Только на шестой год он изловил рыбку-коротышку меньше обычной, на седьмой год — ещё меньше. И каждая новая рыбка-малютка уводила учёного все дальше в океан.

О подводные рифы разбился корабль Шмидта. Но на новом корабле упрямый учёный снова поплыл в океан: искать родину угря. На пятнадцатый год поисков Шмидту и его помощникам удалось поймать рыбок-бисеринок, только что вылупившихся из икры. И все эти малявки были пойманы в одном и том же районе Атлантического

океана — в Саргассовом море, море без берегов.

Тёплое течение служит ему границей, а вокруг Саргассова моря шумит океан. Издали можно подумать, что здесь не бездонная пучина, а земля скопище островов. Но это не острова, а плавучие водоросли — саргассы. Когда-то они обманули Колумба. Глядя на них, он решил, что Индия близко.

Здесь, на глубине трёхсот метров, в тихой тёплой воде, в чаще плавучих водорослей, угри мечут икру, а потом погибают. Нянькой вылупившихся из икры личинок становится подводное течение. Оно уносит их в океан, в сторону Европы.

За три года странствований по океану стекляшка-коротышка превращается в молодого угря. Он заплывёт в реку, будет там жить. И ничто — ни осока на берегу, ни ветка ивы над тихой заводью — не напомнит угрю его далёкую родину.

Но пройдёт десять, пятнадцать, а то и двадцать лет, и начнёт старый угорь спускаться вниз по реке. Он отправился в своё последнее путешествие на родину. Жить угорь может в любой реке, но метать икру будет только там, где он сам впервые увидел солнечный свет, — в море без берегов.

Где он сейчас, наш угорь? Мы с Борей часто говорим о нём.

«Сегодня ночью луны не было и лил дождь, — звонит мне по телефону Боря. — В такую ночь под шум ветра угри штурмуют шлюзы. Должно быть, и наш беглец переправился через шлюз».

«А когда он доберётся до своей родины?»

«Не скоро. Американский угорь, его путь короче, — через год, европейский — через три года. Мы тогда будем уже в восьмом классе».

«А как он знает, куда плыть?»

Телефонная трубка об этом ни гугу. И я не знаю. А знать хочется. Может быть, вы поможете?..

Так закончил свой рассказ Миша. Он просил помочь, но Антона Петровича с нами не было. А сами мы знали о рыбьих путешествиях не больше, чем Миша и Боря.

— Может, Невидимка что-нибудь посоветует? — сказала Майя.

— Сейчас мы его пригласим, — пошутил я и с поклоном распахнул дверь: Заходите…

— Ай! — взвизгнула храбрая Катя.

На пороге стояла белая фигура. Только это был не Невидимка, а капитан. Заикаясь от волнения, он произнёс:

— Рыба-лоцман исчезла… Земля!..

Мы поднялись на палубу всплывшего «Моревизора». Но густой туман мешал нам узнать, близок ли на самом деле берег. Возле меня тяжело сопел капитан. Ещё бы — он волновался! Где же его помощники-птицы, на которых он так надеялся?

Но чу! В тумане послышались крики чаек. Я приложил руки ко рту и протрубил:

— Берег близко! Слышу голоса чаек!

— Держать на чаек! — повеселел капитан.

Когда

туман рассеялся, мы увидели берег, поросший лесом. Но нас ждал и другой сюрприз. Видно, Невидимка под прикрытием тумана побывал на корабле, подслушал наш разговор и оставил записку:

Кто хочет узнать о подводных дорогах, пусть ищет рыбу с кольцом.

Невидимка

Да это прямо как в сказке про Ивана-царевича: сыщи в море кольцо.

Рыбий танец

И вот мы шагаем с Молчуном по морскому берегу, идём разыскивать рыбье кольцо. В рыбачьем посёлке на берегу Охотского моря, где мы остановились, собрались люди со всех окрестностей. Они ожидали косяков горбуши, которая приходит из моря нереститься в реки.

У многих рыбаков я спрашивал, не попадалось ли им рыбье кольцо. Мне рассказали, что, бывает, попадаются в сети рыбы с пластинкой-кольцом. А зачем надевают на рыбу кольца, лучше всего объяснят учёные с рыбоводной станции, которым эти кольца сдают. Идти к станции надо тропкой по берегу, а потом вверх по реке.

— Пойдём? — спросил я Молчуна. (Девочки увлеклись осмотром рыболовных снастей.)

Он улыбнулся и кивнул головой. Мы взяли хлеб, ведёрко, сачок и пошли.

Шли, шли до вечера. Молчун потянул носом: запахло речной водой. Но откуда этот глухой, странный шум? Казалось, что за кустами, в просветы которых блеснула речная синь, без дыма, без огня кипит-бурлит огромный котёл. Мы подошли ближе, раздвинули ветви и тут даже Молчун не выдержал:

— Рыбы танцуют, гляди!

Река дыбилась рыбой. Против течения двигались несметные полчища прибывших из моря горбуш. Запрудив реку, они теснили друг друга. Иных выпирало на берег, а тем, кого затёрло на середине реки, — приходилось «танцевать».

То одна, то другая рыба в фейерверке брызг выбрасывалась из воды и, сверкнув чешуёй на солнце, падала обратно в реку. Рыбий танец сопровождала диковинная музыка: бульканье, шум, плеск, свист рассекающих воду тысяч горбатых спин, шорох трущихся друг о друга плавников.

Конечно, бывают давки и похуже. Лет сто назад в Балаклавскую бухту привалило столько хамсы, что воды не было видно из-за рыбы. Залив казался серебряным. Хамса и сама задохлась, и всю другую рыбу передушила. Только раки спаслись: успели удрать на берег.

Но о балаклавской давке я только слышал от дедушки, который перерассказывал эту историю со слов прадедушки, а здесь мне посчастливилось своими глазами увидеть «танец» рыб. И до чего же странно выглядели эти танцоры! Я просто не узнавал горбуш, которых раньше видел на рисунках. Что стало с ними за время путешествия! Спина поднялась горбом, морда загнулась, как клюв; теперь рыба уже не могла закрывать рот.

Мы без труда изловили парочку этих чудищ. Их можно было глушить палкой, хватать руками. У одной из горбуш к тому же ещё оказались куцые грудные плавники. Положив в ведёрко улов, мы зашагали дальше.