Морфология загадки

Сендерович Савелий Яковлевич

Присутствие озорной загадки в английской традиции засвидетельствовано Тэйлором:

Сцена зачастую содержит некую намекающую коннотацию, и остроумие загадки в таком случае состоит в том, что разгадывающему наносится поражение невинной разгадкой. Пусть примером послужит загадка о луковице: “У меня есть маленькая девица, и я плачу, раздевая ее”. Примерами такого стилистического приема изобилует староанглийская загадка. (Тэйлор 1943: 133)

Приведенная Тэйлором загадка явно довольно современная, но он прав: она хранит память о более старой. Насколько более старой?

По-видимому, у озорной загадки есть своя особая функция, жизненно необходимая жанру в принципе. Она представляет собой своего рода экспериментально-контрольную группу:

она должна напоминать разгадывающему о том свойстве загадки, которое проявляется не напрямую и если будет забыто, то весь жанр потеряет свой исконный смысл. На излете традиции, когда есть опасность, что понимание ее сути находится под угрозой, должна, по всей вероятности, возникнуть обостренная необходимость в такой загадке, но вполне допустимо, что она относится уже к классике загадки – контрольная функция актуальна при всякой передаче традиции. Малочисленность образцов этого вида свидетельствует о вспомогательной его роли. Когда традиция вырождается, озорная загадка становится самоцелью, тем не менее и в этих условиях она хранит память о своей функции по отношению ко всему жанру.

Иллюстрацию того, какой эффект производит озорная загадка, правда, в модернизированных условиях, побуждающих к некоторой утрировке, записал финский фольклорист в Карелии:

Юноша спрашивает девушку:

– Что это за загадка о черном сверху и красном изнутри?

Девушка осаживает юношу:

– Типун тебе на язык, что ты такое спрашиваешь, фу!

– Не фукай. Это всего лишь галоша. А это что такое: Красное изнутри и черное сверху?

– Ну, разумеется галоша.

– Нет, не угадала. Это как раз то, что ты имела в виду минуту назад.

(Виртанен 1977: 88)

Существует третий вид загадки с сексуальным содержанием – на этот раз особым; это содержание ее объявляется в разгадке – в противоположность фундаментальному правилу сокрытия. Исключение из правила позволено потому, что существует сексуальное содержание, которое имеет универсально приемлемый характер и не требует эквивокации (разве что при очень жеманных нравах). Этот предмет – беременность. Вот образцы загадки о беременности:

ИАХ9. За стеной, стеной / Стоит коровашник костяной. – Беременная женщина.

ИАХ10. Без рук, без ног / На гору ползет. – Беременность.

Особенность загадки о беременности состоит в нейтрализации манифестируемого и латентного – они в этом случае равнозначны: то, что в других видах должно было бы быть скрываемо, здесь может быть сказано открыто. Игровой эффект заключается в том, что ожидаемое сокрытие не состоится. Нейтрализация – предсказуемое явление: она возникает в любом поле продуктивных преобразований сигнификаций, основанных на противопоставлениях, как это известно со времен возникновения фонологии.

Нейтрализация в данном случае замысловатее, чем открывается в чисто логическом плане: она не отменяет двойственности, двусмысленности. Двойственность возникает по крайней мере на мгновение в сознании разгадывающего: на пути к ответу должен быть момент колебания уже потому, что культура загадки должна выработать у спрашиваемого привычку к эвфемистическому ответу, что в данном случае было бы ложным ходом. Предвкушение этого момента колебания и наблюдение его – источник удовольствия для задающего загадку и коллектива опытных наблюдателей. Для отвечающего веселая разрядка приходит с чувством облегчения, когда откроется или вспомнится, что истина в данном случае не относится к табуированным. Но и отсутствие табуированного предмета в классическом контексте загадывания загадок, именно как исключение, должно напоминать о существовании табуированного.

Это рассмотрение наводит на мысль, что в традиционном ритуале загадывания-разгадывания загадки загадывающий и разгадывающий должны были испытывать сходное удовольствие. Оба должны были быть знакомы с правилами игры в двойственное значение загадки, знать, как правильно разгадывать загадку, владели ответами или находились в процессе овладения ими.

Испытывался не ум разгадывающего, а подготовленность, которая, если еще не дана, несомненно будет ему дана, в отличие от ума. Участники ритуала имели дело с общим достоянием. Состояние их умов сильно отличается от состояния человека, который собственным умом должен разгадать загадку. В традиционных условиях важнейшее обстоятельство – уверенность в надежности правил игры. Она задает дистанцию между разгадывающим и результатом разгадывания, которая позволяет несколько отстраненно, по-игровому относиться к возникающим в процессе обучения затруднениям. Дистанция создает условия и для эстетического момента: отстраненность созерцающего дает место остраненному созерцанию табуированного предмета, которое позволяет оценить характер загадочного высказывания именно как артистизм, а не простое затруднение.

Теперь мы можем уточнить наше представление о психологических условиях традиции загадывания загадок. Так как загадка не могла быть и не должна была быть разгадываема усилиями индивидуального ума, необходимо было знать или узнать приданную ей разгадку. При этом латентная разгадка, никогда не демонстрируемая, должна была быть узнаваема, как это описывает поэтика остраненной репрезентации. Именно это свежее и драматическим путем обретаемое созерцание должно было составлять заветную цель процесса загадывания-разгадывания, тогда как очевидная разгадка давалась задаром.

Узнавание скрытого содержания отличается особой модальностью, иной, чем в случае рационального вывода и формулирования ответа. Скрытая разгадка может полагаться единственно на образное созерцание. Интуитивный, направленный на образ, способ осознания скрытого содержания предоставляет условия для сохранения завесы табу и в то же время делает эту завесу прозрачной или, скорее, полупрозрачной. Знание без обнаружения этого знания, созерцание без наименования – таков познавательный статус скрытого предмета загадки. Эти же условия содействуют поддразнивающему характеру загадывания и веселому удовлетворению тем, что скрытое остается скрытым при том, что участники ритуала понимают, о чем идет речь.

Загадки озорного и нейтрализованного типа дают боковую подсветку характеру нормальной загадки. Их примесь в среде последней путем усиленного поддразнивания учит тому, что загадка собой представляет, и не позволяет об этом забыть. Неудивительно, что есть загадки, которые трудно поместить безусловно в один из трех видов. Во многих языках есть очень продуктивная загадка, представляемая следующей русской: Без окон, без дверей, / Полна горница людей (ср. Т 909, 910, 916). Она подразумевает locus fertilitatis, утробу, беременность. Она демонстративно дает место множеству разгадок, так как любым природным и культурным условиям знакомы разнообразные плоды с семенами и любой такой плод годится, так что угадать его нельзя. Она завершается невинной подставной разгадкой, условно выбранной из этого множества, и этим отличается от загадки о беременности, чей предмет может быть назван без оглядки и подмены. Сомнение в том, что дело обстоит невинным образом подсказывается слишком реалистическим описанием, так что формальная загадочность этой загадки почти утрачена – и это своего рода обманный ход. Дело довершает то, что выбор разгадки из большого числа возможных ответов слишком очевидно для посвященного выставляет в ироническом свете любой определенный ответ; еще ироничнее гиперболическое упоминание множества людей. Эта загадка совмещает в себе черты загадки нормальной, озорной и о беременности, не соблюдая полностью условий ни одной из них. Словом, границы между всеми категориями классической загадки нежестки. Я полагаю, что нашлись читатели, которые иначе распределили бы по видам приведенные мною выше загадки. В самом деле, отнесение загадки о глазе к одной из двух категорий зависит от готовности узнать в ней сексуальный намек – один узнает мгновенно, другой нет. Что же касается загадки Шарю я пошарю… (ИАХ40), то насчет ее принадлежности к озорной сомнений быть не должно.