Морган ускользает
Шрифт:
Леон произнес:
– О боже.
– Да нет, вон она. Не пугайтесь.
Машина была явно семейная – тупорылая, немодная, с привязанной к антенне красной обтрепанной ленточкой для волос и надписью ПОМОЙ ЕЕ, выведенной пальцем по запыленному крылу. Внутри валялись школьные учебники, грязные носки, спортивные шорты. Доктор, опершись коленями о переднее сиденье, колотил по заднему, пока наваленные грудой киножурнальчики не слетели на пол. А затем сказал:
– Ну вот. Садитесь сзади, там вам будет удобнее.
Сам он уселся за руль, включил
– Итак, – сказал доктор. – Какая больница?
Эмили и Леон переглянулись.
– Городская? Университетская? Хопкинс?
– Та, что поближе, – сказал Леон.
– Но в какой вы зарегистрированы? Где работает ваш врач?
– Мы нигде не зарегистрированы, – ответила Эмили, – и врача у нас нет.
– Ясно.
– Поезжайте в любую, – сказал Леон. – Главное, чтобы она туда попала.
– Хорошо. – Доктор вывел машину с парковки. Скорости у нее переключались со скрежетом.
Леон сказал:
– Наверное, нам следовало уладить это раньше.
– Вообще-то, да, – согласился доктор. Он затормозил, посмотрел направо, налево и вклинился в поток машин на Фарли-стрит. Они ехали по новому, пока не достроенному толком, не включенному в черту города району: одноэтажные дома, голые, без деревьев, лужайки, еще одна церковь, торговый центр. – Но полагаю, жизнь вы ведете наполовину бродячую.
– Бродячую?
– Привольную. Корней нигде не пускаете, – пояснил доктор.
Он похлопал себя по карманам, нашел пачку «Кэмел». Вытряс из нее сигарету, закурил. Процесс сопровождался такой неуклюжей возней, проклятьями, стараниями подхватить падавшие предметы, что оставалось лишь удивляться, как это другим водителям удалось не столкнуться с ним. Чиркнув наконец спичкой, он затянулся, выдохнул большое облако дыма и закашлялся. «Понтиак» мотало с полосы на полосу. Доктор постучал себя по груди и сказал:
– Вы, я думаю, ездите с одной ярмарки на другую, так? Просто следуете за праздниками, останавливаясь там, куда вас занесет.
– Нет, на самом деле…
– Все-таки жаль, что вы кукол не прихватили, – продолжал доктор.
Он свернул на улицу пошире. Здесь ему пришлось сбавить скорость, машина тащилась мимо магазинов мебели и ковров по пятам за огромным грузовым фургоном с надписью «Мейфлауэр», полностью заслонявшим обзор.
– Мы не к светофору ли приближаемся? – поинтересовался доктор. – Какой там, красный или зеленый? Ничего не видно. Да, так что же с носами, с носами кукол? Из чего вы сделали нос мачехи? Из морковки?
– Как-как? – переспросила Эмили. – Нос?
По-видимому, она его не слушала.
– Простите, – сказала она. – Из меня какая-то вода течет.
Доктор затормозил, взглянул в зеркальце заднего вида. И встретился взглядом с Леоном.
– Вы не могли бы поторопиться? – спросил тот.
– Я тороплюсь, –
Он еще раз затянулся, держа сигарету большим и указательным пальцами. Воздух в машине стал голубым, расслоился. Впереди «Мейфлауэр» пытался повернуть налево. При его маневренности это могло занять весь день.
– Погудите, – попросил Леон.
Доктор погудел. Потом сжал сигарету зубами и вывернул на правую полосу, где в него едва не врезалась быстро нагонявшая их машина. Теперь гудки неслись отовсюду. Доктор вернулся в левый ряд, включил сигнал поворота налево и понесся к следующему светофору, рядом с которым покачивался знак ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ ЗАПРЕЩЕН. С кончика сигареты свисал, подрагивая, длинный столбик пепла. Через секунду он осыпался на пол, на руль, на колени водителя. После того как кончится бал, – пропел доктор и снова взял вправо, прорезал стоянку заправочной станции «Ситгоу», резко свернул налево и выехал на нужную ему улицу. – И загорится заря…
Одна рука Леона сжимала спинку переднего сиденья, другой он придерживал Эмили. Та смотрела в боковое окно.
– Я всегда хожу на ярмарки, на все, какие бывают в городе, – сказал доктор. – Школьные, церковные, итальянские, украинские… Мне по душе тамошняя еда. И аттракционы. Нравится наблюдать за людьми, которые ими управляют. Каково это – работать на ярмарке? Раньше я брал с собой дочерей, но теперь они выросли, говорят: «Что мне там делать?» Я спрашиваю: «Я вот не слишком стар для них, когда же ты успела состариться?» Младшей и десяти еще нет. Как она может быть слишком взрослой для ярмарки?
– Ребенок выходит, – сказала Эмили.
– Прошу прощения?
– Ребенок. Я его чувствую.
Доктор снова взглянул в зеркальце. Глаза его были старше всего остального – скорбные, карие, налитые кровью, с дряблыми мешочками цвета помятого банана. Он приоткрыл рот – или Леону это показалось? Во всяком случае, борода доктора удлинилась. А потом укоротилась снова.
– Остановите машину, – попросил Леон.
– Ну… э-э, да, пожалуй, – ответил доктор.
Он припарковался около пожарной водоколонки, перед крошечной пиццерией под названием «Домашняя кухня Марии». Леон растирал запястья Эмили. Доктор вылез из машины и стоял, почесывая голову под лыжной шапочкой, вид у него был озадаченный.
– Простите, – сказал он Леону. Тот тоже выбрался из машины. Доктор наклонился к окошку и спросил: – Говорите, что чувствуете его?
– Я чувствую головку.
– Конечно, она ошибается, – сказал доктор Леону. – Знаете, сколько времени занимают в среднем первые роды? От десяти до двенадцати часов. Это еще самое малое. Они тянутся и тянутся, уж поверьте. Нет ни малейшего шанса, что младенец уже начал выбираться на свет.
Однако, произнося это, он уложил Эмили на сиденье и приподнял, собирая в аккуратные складки, ее промокшую юбку.