Морок
Шрифт:
– Ты так совсем выдохнешься, милый, – покачала она головой, притворно сожалея ему.
Иннокентий застонал.
– А теперь говорить буду я, ты будешь молчать и слушать.
Иннокентий кивнул.
– Ты был совсем малыш, когда тебя забрали у матери. Твой отец, черный колдун, перед тем, как отдать тебя тем людям, что вырастили моего внука, запечатал твой дар на несколько ближайших лет, предчувствуя беды. Мать твоя, которую ты помнишь тоже была колдуньей, псы королевы прознали о ее колдовстве и привезли к корчмарю. Ей, можно сказать, повезло. Тем корчмарем был твой дед, мой черноглазый Будияр. Он тайно сберегал
Иннокентий действительно дрожал частой дрожью, временами от холода и любопытства казалось, будто неведомая сила подбрасывала его вверх.
Старушка замельтешила по полянке, которая приютила их среди болот, и вскоре взметнулся вверх совсем не детский, а весьма уверенный костер, находиться рядом с которым было удивительно приятно. Он не обжигал, как это бывает обычно. Хотелось придвинуться к нему ближе. И спина не мерзла, находясь в тени от огня. Он согревал все тело, а не только повернутую к нему сторону. Скоро в невесть откуда-то взявшемся серебряном чайничке зашипела ароматная жидкость.
Старушка села рядом с Иннокентием, обняла его, как маленького, и стала из ложечки поить своим колдовским зельем. Нельзя сказать, чтобы снадобье было вкусным или невкусным, но такое приятное тепло растекалось по всем закоулкам тела от него, и тепло это будило в памяти самые приятные моменты жизни.
Иннокентий как будто и захмелел от добра, тепла и ласки. Захорошело на душе от того, что вот он нашел свою семью, и рядом с ним его бабка. Долго он скитался с Казимиром, давно манила его жизнь, полная странствий и приключений, а вот тут, под бабьим подолом, раскис он и размяк. И никуда ему больше не хотелось. Хотелось только слушать старухины сказки.
– Спи, милый. Силы восстанови. Я тебе все попозже доскажу.
Засыпая, Иннокентий увидел только черные крылья совы, распластанные над ним, утыканные частыми звездами.
***
Казимир кряхтя прошлепал по узкому темному коридору и толкнул железную дверь перед собой.
Она со скрипом поддалась его натиску, пропустив в широкую душную комнату. Остановившись и переждав немного, когда перестанет кружится голова от сладкого запаха крови, ударившего в нос, старик прислушался и тихим голосом позвал:
– Иннокентий! Кеша! Эй!
В углу в темноте что-то заерзало и Казимир медленно и бесшумно заскользил на звук. Однако, звук переместился и слышался уже позади.
– Тьфу ты, крысы! Иннокентий! – громче позвал Казимир.
– С.ка, сам ты крыса! – отозвались в углу.
Казимир задумался, пригнулся и на всякий случай прикрыл засаднивший снова затылок рукой.
– Ты не Иннокентий, – сказал он уверенно через несколько минут.
– Логично, – процедил сквозь зубы его собеседник.
– А Иннокентий где?
– Сам-то догадаешься?
– Не ссы, малец, я тебя выведу отсюда, только Иннокентия найду.
– Ты совсем, Казимир? Ты его отсюда каждые три дня выводить будешь? У тебя какое-то специальное задание теперь? Ты скажи, я пойму, не дурак ведь. Давай хоть каждый день его отсюда выводить, можешь даже бабу мою с баяном под это дело подрядить. Ты выводишь, она на баяне жарит, я, так и быть, в бубен постучу.
– Георгий?!
– Пока болтаю, значит я, а не труп мой холодный, – съязвил корчмарь. – Но если меня так и дальше каждый по башке тюкать будет, то мне тут с вами недолго осталось.
– Дела-а, – протянул Казимир.
– Развязывай, придурок, потом каркать будешь, – скомандовал его приятель. – Ты мне еще за стёкла выбитые ответишь, гад.
– Слушай, а стекла и правда побил? – больше и больше удивлялся Казимир. – Я-то думал, что сон мне приснился, будто я их камнем сносил. Дела-а.
– Ты сюда «делакать» пришел?
– Не-не, я по делу, только сам не помню, по какому. Я, вроде, мальца вызволить хотел, а вроде и злой на него, почему только, не помню. Георгий, ты меня прости за стекла, неудобно вышло-то как, – растерянно лепетал Казимир. – Ведь как так вышло-то, мы ж с тобой стекла вместе ставили, я сам их и прилаживал, да всегда любовался, когда мимо проходил. Ты уж меня прости, что-то неладное со мной было, что-нибудь съел да выпил не то, прости, друг. Пойду я, Георгий.
И Казимир спешно зашлепал наверх к двери, ведущей из погреба в гостиные.
– Ка-зи-миррр! – гневным визгом разразился из своего угла корчмарь. – Развяжи меня, сволочь!
– А кто ж тебя связал-то? Это ж твой подвал ведь, Георгий. Дела-а
– Я убью тебя сейчас, сволочь, только развяжи!
Через несколько минут возни в темноте подвала и взаимной ругани, приятели сидели на верху в корчме, прихлебывая горячие щи. Оба были изрядно побиты и помяты, оба были не выспавшимися, грязными и вонючими. Но оба уже вовсю хохотали, рассказывая друг другу истории последних дней.
– Погоди, значит после того, как я выбил тебе стекла, я еще и улепетывал от тебя, как мальчишка, – смеялся Казимир, поражаясь собственной прыти.
– Да, бежал так, только пятки сверкали, я сзади еле поспевал, а потом – за корягу и полетел ты. Я за грудки хватаю, за что, говорю, ты стекла-то бил, придурок, а ты лежишь улыбаешься. По щекам слезы текут, мамку зовешь, жалобно так, я тебя пнул с досады да по своим делам пошел. Нет, сначала пытался тащить за собой. Страшновато как-то было, не по себе, лежит мужик с бородой, плачет. Так за руку тебя рванул да потащил, только у тебя рука хрустнула…
– Я, видать, башкой сильно треснулся тогда, – заключил Казимир. – До сих пор затылок саднит.
– Э-э нет, приятель, затылок у тебя не от того болит. Затылок это я тебе выровнял. Ты ж мало того, что стекла побил. Ты потом сюда пришел в подвал дверь ломать. Освободитель чертов. Ты ж людей из подвала пришел освобождать. Как тать прокрался. Хорошо, что я в подвале на тот момент оказался. Смотрю: дела чудные творятся. Ходит этак Казимир по погребу впотьмах, да не просто ноги ставит, а кабыть с доски на доску или с камня на камень перепрыгивает. Перепрыгнет и оглядывается. «Ну, дела-а…» – думаю. А сам в оба смотрю. А ты скачешь, скачешь, а потом замер да как ляпнешь: «– Ну раз ничего, так и бояться нечего. Что это я вдруг? Когда насколько глаз хватает, кроме меня никого нет, кого ж мне бояться-то?» Я это очень хорошо запомнил, мне как-то не по себе в тот момент стало. Чегой-то никого нет. А я, а маги рядом, которых ты освобождать-то прискакал, король лягушачий? Подошел я тихонько и тюкнул тебя. Не со зла. Просто, чтоб ты отдохнул.