Морок
Шрифт:
— Что?!!! — бешено заорал Головной, распаляя себя, и выкинул на голос сжатый кулак. Дед вовремя уклонился, но всё же касательно кулак проехался по уху.
— Бля-а… — Старослужащий неловко попятился назад, закрываясь в оборону. — Буроган, да?!
— Дрон, что смотришь, глуши его! — кричали задние, напирая на передних. Передние матерились и только. Движение их затормозилось, так как Олег вращал по оси вторым стулом.
— Поставь стул, хуже будет! — кричали ему.
— А ты подойди, поставлю! — огрызался Головной.
Тут чей-то резкий и злой
— Э, войска!!! Отбой! Рассосались! Закончили, говорю…
Расталкивая ротных, к Олегу вышел Дождь.
— Поставь стул! — негромко, но с внушением произнёс он.
Олег опустил стул, но тут же принял характерную стойку, давая понять, что драться будет до последнего.
Дождь полуобернулся к задним, громко спрашивая:
— На «шубе» кто нибудь стоит?
Очевидно, имелся в виду караульный у дверей. Столовая являлась общественным местом и была нередко посещаема офицерским составом.
— Смотрят, Дождь! — ответили каптёрщику.
— Эй, в дверях! Чтоб «шуба» качественная! — проорал Дождь и обратился глазами к Олегу.
— Что, братуха? Бурый, значит… А я ведь сразу просёк твой наглючий гонор, сразу! С чего ты решил, что это прокатит, а? Иль ты думаешь, дал в морду дедушке и поставил себя над ними, да? Ты опусти кулачонки свои, опусти…
Олег кулаки разжал, но не опустил их, только слегка расслабил локти.
— Я детдомовский… — начал Олег клокочущим злым голосом. — И мне не надо втюхивать пургу про добрые традиции. Я вырос на этом говне, и всегда… Всегда себя ставил высоко! Вот этим…
Он красноречиво потряс кулаком.
— И сейчас поставлю! Легко…
Столовая зашумела возмущёнными голосами.
— А ты не до…уя на себя берёшь, э?!
— Ни хрена себе заявочки…
— Чего с ним тереть… Гаси его, Дождь!
Но были из старых и те, кого решительный поступок откровенно «купил».
— Чего насели? Нормальный пацан… Если Толяну вломил, значит, любому вломит!
— Ты чё, Сазон?! За гуся подписываешься?
— Если в е…ло зарядил, значит уже не гусь! С нашего призыва тоже был такой… Версана помнишь?
— Помню! Этот Версан в «дизель» загремел…
— Зато не прогнулся и не летал как мы…
— Да ладно…
— Тихо! — прикрикнул Дождь. — Хорош галдеть! Нарисовали тишину!
Несомненно, он имел вес и во взводе, и среди ротных. Каптёрщик вновь взял слово и в спокойно тональном режиме начал объяснять, словно нерадивому ученику, многолетние прописные истины.
— Ты в армии, братишка… Тут все так живут, все так служат! Сначала «летают», затем «тащатся». Не нами придумано, не нам отменять. Вот они… — он размашисто обвёл рукой сопризывников. — Они все в своё время летали! Как ты думаешь, им не обидно будет, если гусьва будет ходить с ними в один уровень?
— Я за всех не отвечаю, только за себя! — ответил Головной, стараясь взглядом контролировать самых ближних. — А за себя скажу: летать не буду и шестерить никому не собираюсь. Это железно без вариантов! А если вы, дедушки, такие ровные и с верными понятиями, я готов
Столовая вновь зашумела разноголосьем, но тут с дверей донёсся голос дежурившего на «шубе».
— Со штаба какой-то офицер вышел. Сюда идёт!
Дождь вдруг дёрнул плечом, исполняя обманное движение, и точно имитируя начальное движение удара. Расхохотался, когда Олег рефлекторно шарахнулся от его выпада.
— Честный махач, говоришь? — каптёрщик лукаво прищурился. — Буро трендишь, братуха, буро… Только зря не гоношись. Мы здесь решать будем, кто ты будешь, и с чем тебя подавать, понял?!
Он обратился к своим:
— Всё, мужики! Расселись по местам! Ща «погон» войдёт… Бодаться здесь — голяк! Чистое палево! А с этим… Слышь, братва! — он громко проорал на всю столовку. — Этого бычка пока не трогать! Решим потом…
Он обернулся к Головному и, глядя ему в глаза, повторил со значением, выделяя первое слово над вторым:
— Пока не трогать!
Дождь вышел из столовой. Следом потянулись взводные «старики». Рота вернулась к раздаче, бурно обсуждая текущую тему. Деды в большинстве своём хмуро глядели в его сторону, испуская злобные флюиды. Тем не менее попадались лица не сказать чтобы добрые, но, во всяком случае, без тени агрессии к нему. Взгляд таких лиц излучал больше любопытство и даже некое восхищение поступком Головного. Олег понял, что первый раунд отыграл успешно, но это только полпобеды. «Главное теперь не опускать планку! — думал он. — Держаться этой высоты, не сдавать её. А ведь наезды ещё будут. Обязательно будут».
Олег прошёл в казарму мимо куривших неподалеку взводных дедов. Те казалось, его не заметили, о чём-то оживлённо спорили, а Дождь, тот вообще надраивал щёткой сапоги. В помещении казармы гоголем носился дежурный по взводу. Клички его Головной не знал, да и не стремился узнать. Дедок был маленький и невзрачный, но по всему видать засеристый. В обязанности дневального наряда входит уборка помещения, санузла, прилегающих комнат отдыха и бытовки, а ещё помимо мытья полов, ровный выстрой табуретов, идеальная заправка постелей, ромбики, кантики и прочая мутотень. Дежурный по взводу, в силу служебных взаимоотношений подпрягал на это дневального. Но тут, вернувшиеся гуси прямиком попали под припашку дотошного дедка. Пятеро отбивали досками кантики на кроватях, шестой ровнял табуретки, а любитель идеала с повязкой дежурного на руке, покрикивал и понукал:
— Чётче кантики отбиваем, чётче! Что хлопаешь, как по п. де ладошкой. Гляди, чтобы линия была! А ты, как табуретки ровняешь! Чё, глазомер херовый?! Ща выправлю!
Заприметив Олега, обрадовался, как новой рабочей единице.
— О! Давай бери, значит, веник! Идёшь в бытовку… Там дембеля намусорили со своими парадками. Делаешь чистенько, чистенько, чтоб я зашёл и охренел. И ещё… Эй! Э… Куда пошёл?! Я кому всё это говорю?!
Головной, который прошёл мимо не него, как сквозь пустое место, резко развернулся.