Морская Дама
Шрифт:
– И она действительно собирается остаться у вас на весь сезон? – спросила Эделин.
– Ну конечно, дорогая моя. Ведь вы не имеете ничего против?
– Это для меня несколько неожиданно.
– Но она же попросила меня, дорогая моя…
– Я думаю о Гарри. Если выборы будут назначены на сентябрь, – а все, по-видимому, считают, что так и случится… Вы обещали, что позволите нам пользоваться вашим домом во время предвыборной кампании.
– Но вы же не думаете, что она…
– Она станет весьма серьезной помехой. –
– Она мешает мне работать.
– Но, дорогая моя!..
– Она нарушает гармонию, – сказала Эделин.
Миссис Бантинг поглядела в окно, на кусты тамариска и расстилавшееся за ними море.
– Я, разумеется, не сделаю ничего такого, что могло бы повредить Гарри. Вы знаете, как мы за него рады. Рандолф готов сделать для него все, что потребуется. Но вы уверены, что она станет помехой?
– А чем еще она может стать?
– Она могла бы даже помочь.
– Ах, помочь!
– Она могла бы заняться агитацией. Вы же знаете, дорогая моя, она очень обаятельна.
– Не для меня, – сказала мисс Глендауэр. – Я ей не доверяю.
– Ну, для других. А как говорит Гарри, во время выборов каждому, кто может что-то сделать, нужно предоставить такую возможность. Потом с ними можно порвать, сделать все, что угодно, но во время выборов… Вы же помните, он говорил об этом, когда был здесь с мистером Файсоном. Если оставить предвыборную агитацию только действительно симпатичным людям…
– Это мистер Файсон сказал, а не Гарри. А кроме того, она не захочет помогать.
– Я думаю, тут вы ошибаетесь, дорогая моя. Она уже спрашивала…
– Насчет помощи?
– Да, и обо всем остальном, – сказала миссис Бантинг, на мгновение слегка покраснев. – Она все время расспрашивает, зачем у нас бывают выборы, и что это такое, и почему Гарри выставил свою кандидатуру, и так далее. Она этим всерьез интересуется. Я не могу ответить и на половину вопросов, которые она задает.
– Наверное, поэтому она так подолгу беседует с мистером Мелвилом и поэтому Фред совсем не обращает внимания на Мэйбл…
– Ну что вы, дорогая моя! – воскликнула миссис Бантинг.
– Я ни за что не соглашусь, чтобы она помогала нам заниматься агитацией, – сказала мисс Глендауэр. – Она все испортит. Она легкомысленна и насмешлива. Она смотрит этими своими изумленными глазами так, что при ней совершенно нельзя говорить серьезно… Мне кажется, вы не вполне понимаете, миссис Бантинг, что эти выборы и моя работа означают для меня – и для Гарри. А она всему этому противоречит.
– Ну что вы, дорогая моя! Я ни разу не слышала, чтобы она кому-нибудь противоречила.
– О, на словах она не противоречит. Но она… В ней есть что-то такое… Чувствуется, что самые важные, самые серьезные вещи для нее ничто. Разве вы этого не замечаете? Она – существо из совсем иного, чуждого нам мира.
Однако миссис Бантинг продолжала сохранять беспристрастие.
– И вообще мне кажется, – сказала она, – что мы слишком легко приняли ее к себе. Откуда мы знаем, что она собой представляет? Там, внизу, она могла быть кем угодно. Может быть, у нее были основательные причины выйти на сушу…
– Дорогая моя! – воскликнула миссис Бантинг. – Разве это милосердно с вашей стороны?
– Какую жизнь они там ведут?
– Если бы она не вела там приличную жизнь, она не могла бы так прилично держаться здесь.
– И к тому же – явиться сюда!.. Без всякого приглашения…
– Теперь я ее уже пригласила, – мягко сказала миссис Бантинг.
– У вас не было другого выхода. Я только надеюсь, что ваша доброта…
– Это не доброта, – возразила миссис Бантинг. – Это долг. Даже будь она и наполовину не так обаятельна… Вы, кажется, забываете, – она понизила голос, – зачем она пришла к нам.
– Хотела бы я это знать.
– В наши дни, когда повсюду такой разгул материализма и такое падение нравов, когда каждый, у кого есть душа, как будто старается ее лишиться, – в такое время встретить кого-то, у кого нет души и кто пытается ее обрести…
– А она пытается?
– Мистер Фландж ходит сюда два раза в неделю. Он приходил бы и чаще, вы же знаете, если бы не был так занят на конфирмациях.
– А когда приходит, пользуется всяким удобным случаем, чтобы дотронуться до ее руки, и говорит так тихо, как только может, а она сидит и улыбается – чуть ли не смеется над его словами.
– Потому что он должен найти путь к ее сердцу. Разве не обязан мистер Фландж сделать все возможное, чтобы представить религию в привлекательном виде?
– Я не верю, что она надеется обрести душу. Я не верю, что ей вообще понадобилась душа.
Эделин повернулась к двери, как будто считая разговор оконченным. С лица миссис Бантинг уже не сходил яркий румянец. Она вырастила сына и двух дочерей, низвела мужа до такого положения, когда единственным доступным ему восклицанием стало: «Дорогая моя, откуда же я знал?» – и когда возникала необходимость проявить твердость, пусть даже по отношению к Эделин Глендауэр, она могла проявить ее не хуже любого другого.
– Дорогая моя, – начала она спокойно, но твердо, – я уверена, что в отношении мисс Уотерс вы ошибаетесь. Может быть, она и легкомысленна – на первый взгляд, во всяком случае. Может быть, она немного насмешлива и любит пошутить. Можно по-разному смотреть на вещи. Но я убеждена, что в глубине души она так же серьезна, как… как кто угодно. Вы чересчур спешите ее осуждать. Я убеждена, что если бы вы знали ее лучше – как я, например…
Миссис Бантинг сделала красноречивую паузу.
На щеках мисс Глендауэр появились два розовых пятнышка. Держась за ручку двери, она обернулась.