Морская политика России 80-х годов XIX века
Шрифт:
Зато адмирала увлекла мысль дополнить оборону побережья Финского залива устройством передовой позиции для миноносцев в Моонзунде, подсказанная ему капитаном 2 ранга Ф.В. Дубасовым. Однако реализовать этот замысел, предполагавший некоторое смещение рубежа постоянно контролируемых Балтийским флотом вод на запад и юг, за пределы Финского залива, но оставлявший без должной защиты большую часть Курляндского побережья на фланге войск, располагавшихся вдоль границы с Германией и прикрывавших стратегическое развертывание армии, И.А. Шестаков не успел. Сменивший его Н.М. Чихачев, с одной стороны считавший необходимым базирование на незамерзающий порт броненосной эскадры, способной оспаривать у немцев господство на театре или угрожать коммуникациям вторгшихся на Балтику англичан, а с другой — крейсеров большого водоизмещения, пригодных для длительных действий в Атлантике и Индийском океане, на основных
Впрочем, до конца 1880-х годов российский флот, постепенно увеличивавшийся, продолжал опираться практически на прежнюю, все более устаревавшую систему военных портов: на Дальнем Востоке — плохо оборудованный Владивосток, на Черном море — Николаев и расширявшийся с 1884 года, но еще не вполне обустроенный Севастополь, на Балтике — надолго замерзавшие и удаленные от границ Германии Кронштадт, Свеаборг и Ревель. Эта система, позволявшая решать отдельные задачи береговой обороны и обеспечить Босфорскую операцию, не удовлетворяла потребностям войны с Германией или Англией. Последнюю Шестаков считал главным противником России. Однако, хотя она была уязвима лишь в океанах, на торговых коммуникациях, Морское ведомство не сумело расширить возможности для ведения успешной крейсерской войны. У него по-прежнему отсутствовали угольные станции, равно как и система снабжения и осведомления крейсеров в целом, не было достаточного числа кораблей с большой автономностью, высокой скоростью и сильным вооружением.
Правда, поиски мест для устройства легальных или секретных опорных пунктов в дальних морях продолжались на протяжении всех 1880-х годов, но успеха не имели. Кроме того, министерство весьма неспешно обновляло состав морально и физически устаревавших крейсеров, поэтому они становились оружием скорее психологическим, нежели боевым, что во многом подтвердилось в дни Афганского кризиса. Наконец, все более сомнительной становилась сама идея крейсерской войны, особенно с Англией — одним из важнейших, наряду с Германией, торговых партнеров России. Даже кратковременная приостановка экспортно-импортных операций могла отозваться неприемлемо высокими экономическими потерями, далеко превосходящими ожидаемые военно-политические приобретения. Заметно осложнились бы и внутрихозяйственные связи, так как в силу географического положения страны важнейшие морские пути дальнего каботажа легко блокировались.
Но именно крейсера, как и в предыдущий период, оставались единственным инструментом морского ведомства, использовавшимся для решения внешнеполитических задач. Несмотря на пребывание в Средиземном море броненосца «Петр Великий», крейсера обеспечивали присутствие российского флага в египетских водах во время кризиса 1882 года. Они же в 1886 году были посланы к берегам Болгарии и участвовали в международной морской блокаде Греции, правда, учитывая специфику российско-греческих отношений, не проявляя излишней активности. Следует отметить, что количественная и качественная неравноценность представлявших Россию корабельных соединений иностранным лишь подчеркивала ограниченность находившихся в ее распоряжении средств воздействия на международную политику. Тем не менее, благодаря подобным акциям Петербургу удавалось сохранять свое место среди великих держав.
Развитию коммерческого судоходства российское правительство уделяло сравнительно мало внимания, ограничиваясь содержанием Добровольного Флота и субсидированием нескольких пароходных обществ, приносившим, правда, определенную пользу. Неоднократные предложения разных предпринимателей о создании при помощи государства крупных частных судостроительных и судоходных фирм по экономическим соображениям не встречали сочувствия, главным образом у Министерства финансов, Государственного контроля и Департамента экономии Государственного Совета. Следует отметить, что достаточно глубокую заинтересованность в судьбах мореходства, прежде всего на русском Севере, проявляла верховная власть. Однако результаты ее вмешательства в объективные процессы становления отечественного торгового мореплавания были довольно скромными. Поэтому коммерческий флот не мог достойно служить военному резервом личного состава и материальных средств и лишь со значительным напряжением обеспечивал последний вспомогательными судами.
Немногим больший эффект имели попытки императора Александра III распоряжаться военным флотом. Основываясь на здравом смысле и определенных познаниях, он с первых же дней своего царствования принял ряд разумных решений. Но ограниченность познаний и перегруженность делами правления не позволяли монарху эффективно контролировать Морское ведомство, вынуждая
Подобное явление было свойственно и другим министерствам, участвовавшим в решении вопросов морской политики, отчего она становилась плодом коллективного творчества достаточно широкого круга лиц. Этим, наряду с переменами в составе ведомственного руководства, зачастую обуславливалась противоречивость мероприятий правительства. Причем столкновение разных точек зрения по вопросам судостроения, базирования флота, использования его в интересах внешней политики, финансирования конкретных программ и другим нередко приводило не к приемлемому компромиссу, а к упорной борьбе, результаты которой зависели от совокупности различных, в том числе случайных обстоятельств. Отрицательно сказывалась «континентальность мышления» подавляющего большинства российских государственных деятелей, не связанных с морем ни впечатлениями детства, ни характером своей службы. Флотом, разумеется, не пренебрегали, однако не оказывали ему должного внимания. Недаром в 1880-е годы интерес правящих кругов к нуждам Морского ведомства по-прежнему живо проявлялся лишь в моменты обострения международного положения, как то имело место в 1880 и 1885–1886 годах.
Весьма серьезное противоречие было заложено в фундамент морской политики самим Александром III, с одной стороны требовавшим всемерной экономии средств, с другой же — согласившимся на создание мощного флота, способного решить широкий круг задач на разных, отстоящих друг от друга на многие тысячи миль морских театрах. В экономически отсталой стране, сравнительно недавно освоившей большую часть пригодных для рентабельной эксплуатации приморских районов, при неразвитом машиностроении и продолжительных финансовых затруднениях успешно разрешить это противоречие было невозможно. Конечно, руководство Морским министерством пыталось выйти из положения. Так, И.А. Шестаков требовал разработки проектов более дешевых малых броненосцев, практиковал закупку за границей сравнительно недорогих механизмов, оборудования, отдельных судов и целых серий миноносцев, настаивал на копировании западных образцов, избегая расходов на строительство кораблей заведомо, в тот период, неудовлетворительных отечественных конструкций.
Однако выигрывая в одних случаях, министерство проигрывало в других, часто из-за произвольного отношения руководящих лиц к вопросам судостроения или оборудования портов, из-за потерь на ремонт ненадежной отечественной техники, высокой стоимости изделий российских предприятий, особенно при штучных заказах. В итоге ему приходилось, латая тришкин кафтан, усиливать Тихоокеанскую эскадру за счет упразднения Средиземноморской, сокращать продолжительность плавания кораблей, мириться с затягиванием сроков их строительства, пополнением флота боевыми единицами, уступавшими кораблям вероятных противников и так далее. В 1880-е годы были заложены диспропорции в числе офицеров, количестве вспомогательных судов, оборудовании портов, являвшиеся не только результатом ошибок И.А. Шестакова, но также следствием его стремления решить те задачи, на которые указало Особое совещание 21 августа 1881 года, одновременно с сокращением отдельных расходов по указаниям финансового и контрольного ведомств и Государственного Совета.
Такое стремление, несомненно, во многом определялось личными качествами адмирала, желанием доказать, что постигшая его в 1860 — 1870-е годы опала была несправедливой, готовностью изыскать возможность возрождения и усиления флота наперекор гнетущим экономическим реалиям. Однако взявшись вывести морское ведомство из того тупика, в который оно попало при великом князе Константине Николаевиче и Н.К. Краббе, И.А. Шестаков сам двинулся практически по тому же пути, лишь отчасти модифицировав теорию «двух флотов» и крейсерской войны с Англией. Попытка же в неотвратимо менявшейся после образования Германской империи международной обстановке, при едва заметно прогрессировавшей экономике обеспечить решение усложнявшихся задач прежними методами не могла привести к успеху. Поэтому к концу 1880-х годов наметившийся ранее разрыв между объективными экономическими возможностями государства и стремлением правительства проводить активную внешнюю политику, а также между обширными внешнеполитическими задачами и скромными возможностями флота как инструмента их решения так и не был преодолен.