Морские драмы Второй мировой
Шрифт:
С прибывших эсминцев требовалось подать на “Сокрушительный” толстый пеньковый канат и закрепить его за первое орудие. Через многие часы буксир наконец завели, но на первой же волне он лопнул. Вторая попытка — использовать якорную цепь — также окончилась неудачей. Убедившись, что эсминец не взять на буксир, командир дивизиона приказал приступить к спасению личного состава.
Поначалу людей пытались переправлять шлюпками, курсирующими между кораблями. Но первую же, спущенную с “Сокрушительного”, вскоре разбило в щепки волнами. “Разумный” попытался подойти к борту “Сокрушительного”, что дало бы возможность его личному составу перейти на спасатель. На аварийном эсминце прозвучала команда: “Всем наверх со своими койками”. Последние предполагалось использовать в качестве кранцев: пробковые матрасы, завернутые в брезент, имели цилиндрическую форму и предохранили бы борта кораблей от повреждений при такой вынужденной “швартовке”. Выполняя приказ, личный состав эсминца собрался на верхней палубе, на правом
В этот момент я находился у среза полубака и наблюдал следующее: “Разумный” под углом около 30 градусов к диаметральной плоскости “Сокрушительного” медленно продвигался к нам. Форштевень “Разумного” приподняло над волной, носовая же часть “Сокрушительного” оказалась метров на восемь ниже. Если бы корабли еще несколько секунд оставались в таком положении, то “Разумный” своим килем налетел бы на палубу полубака “Сокрушительного” и оба эсминца наверняка бы погибли.
Но волна, приподнявшая “Разумный”, внезапно его опустила. Послышался сильный удар, и корабли отскочили друг от друга. В результате бортовая обшивка “Сокрушительного” в районе кают-компании получила пробоину. В момент столкновения рулевой Петров сумел перепрыгнуть на полубак “Разумного:”, но старшина 2-й статьи Крайнев, последовавший его примеру, упал между кораблями в воду. Он прыгал со среза полубака и не учел большого расстояния в этом месте между кораблями…
Увидев барахтающегося в воде человека, я немедленно бросил ему чудом оказавшийся под рукой конец. Крайнов зацепился за канат, но следующая волна либо ударила старшину о борт, либо оторвала от каната, и больше он на поверхности не показался…»
Это была седьмая жертва катастрофы и десятая с начала войны. В феврале 1942 года в результате несчастного случая (случайный выстрел торпедой в пост энергетики) погиб трюмный машинист И.В. Старчиков. Матрос Г.Г. Андреев упал за борт и утонул в походе в сентябре того же года. Третья жертва — машинист В.Е. Каляев — пропал в море при невыясненных обстоятельствах…
Вот как описывает сложившуюся ситуацию в повести «Война на море» Анатолий Азольский: «Более чем на полкабельтова эсминец от 4 семерки” не отдаляли, постоянно держа ее в видимости, но после семафора она, светящая прожекторами, внезапно затемнилась, и не было смысла запрашивать, что на ней произошло: команда, спасаясь, бросила работающие механизмы и покинула котельные отделения. Прожектора эсминца осветил громождение людей у трубы, на полубаке и шкафутах. При швартовке корабли могли раздавиться друг о друга, какие бы кранцы ни вываливались за борт. Обогнув “семерку”, эсминец занял позицию, чтобы набрать скорость, подлететь к ней. Оба корабля оказались на гребнях волн, а затем “семерка” скатилась вниз, к подножью обрывистой водной горы, на вершине которой держался эсминец, начавший падение в момент, когда “семерку” стало поднимать. Как на качелях, поднимались они и опускались, соскальзывали вниз и легко взбегали на высоту трехэтажного дома, и эсминец пошел на сближение, исполняя маневр, который мог удасться, а мог и не получиться, но стихия властно распорядилась по-своему, “семерку” вдруг развернуло, отбросило и поставило под таран. Эсминец полным ходом устремлялся к ней, еще минута — и форштевень его воткнется в корпус беззащитного корабля. В самый последний момент тычок волны убрал “семерку”, эсминец в нескольких метрах проскочил мимо кормового орудия, в луче прожектора мостик увидел как бы в поперечном разрезе — эскадренный миноносец проекта “7”, спущенный на воду в августе 1937 года заводом № 189 им С. Орджоникидзе. Всего секунду длилось это видение — развороченное нутро, продавленные переборки и два обломанных гребных вала Всего одну секунду, но мостик — потерял рассудок и управление собою, уже смирившись с собственной гибелью, потому что эсминец вонзался — под углом тридцать градусов — в подножье следующей горы, чтоб зарыться в ней навечно: волны была такой длины, что выбраться из нее нельзя уже. Эсминец пикировал как самолет с экипажем и пассажирами, и уйти на дно ему помешала стихия, решившая позабавиться, продлить мучения обоих кораблей. Чудо явилось: ветровые волны и в толще вод боролись отчаянно с зыбью, схватка выдавила к поверхности противоволну, которая всегда в волне, как вогнутость в выпуклости. Ни с того, ни с сего эсминец вдруг прислонился бортом к волне и сам собой пошел курсом, перпендикулярным тому, каким несся в уготовленную ему могилу. Закрученные потоки слизали с палубы все, что еще не было стянуто в воду, людей на мостике опрокинуло и разметало, и они, встав на ноги, пересчитали друг друга, начав с рулевого, а затем обзвонили боевые посты, прежде всего — верхние, где, привязанные к креслам, оставались наводчики. Оба прожектора прошлись желтыми щупальцами по палубе, давая мостику видеть следы учиненного погрома. Спасательные плотики и круги, шлюпки, антенны, обвесы, принайтовленный груз для Иоканьги — все снесено. Командир БЧ-5 доложил: резко увеличилась соленость котельной воды.
Доклад этот был каплей, переполнившей терпение мостика, возмущенного сволочным нравом стихий. Мостик решил спасать “семерку” любыми способами…
Не будь этого слепого полета
С кормы метнули бросательный, и на “семерке” вытащили пеньковый трос, протянули его до мостика и закрепили там. На корме эсминца появилась беседка, сиденье со спинкой из парусины, на котором при стоянках в базе за борт опускали краснофлотцев — чистить или красить корпус. Шкив ее навесили на пеньковый трос, теперь беседка с двумя ходовыми концами могла передвигаться по тросу взад и вперед; куда потащат… Тросу не только дали слабину, его еще на полшлага набросили на поднятый ствол кормового орудия, чтоб поворотом и подъемом его регулировать движение беседки».
Из воспоминаний П.И. Никифорова: «Второй способ спасения экипажа оказался неудачным. Обстановка осложнилась. Поскольку в жилых помещениях не было света, машинисты — турбинисты и котельные машинисты, собравшись на верхней палубе, расположились за котельным кожухом. Сидя на палубе, я почувствовал, что корабль медленно кренится на правый борт, и свою тревогу немедленно высказал окружающим. Как оказалось, крен был вызван пресной водой, переливавшейся из бортовых цистерн левого борта на правый по не перекрытой клинкетом магистрали. Это обстоятельство вызвало тревогу и подсказало нам, что надо разжечь котлы, дать тепло и свет в жилые палубы и, самое главное, — откачать из трюмов воду. Без чьих-либо приказаний машинисты — турбинисты, котельные машинисты, электрики и трюмные машинисты разошлись по своим боевым постам и, запустив механизмы, вдохнули жизнь в гибнущий корабль. Одновременно перекрыли клинкеты трубопроводов бортовых цистерн пресной воды.
После неудавшейся попытки спасения личного состава “Разумным” наступила пауза — экипаж “Сокрушительного” не знал, что делать дальше, и пребывал в некоторой неуверенности. Решив пройти по кораблю и посмотреть, что делается в подразделениях, я побывал на мостике и в жилых палубах. В носовом отсеке располагались вещевой склад и кладовые сухой и мокрой провизии. Из открытого вещевого склада можно было брать любое обмундирование — от носков до шубы, — но никто к ним не прикоснулся. Сухую провизионку, где хранились продукты питания, тоже открыли, и я взял булки и консервы. В это время появился матрос из боцманской команды (фамилии не помню), который мне сказал: “Здесь, в мокрой провизионке, под замком находится сто литров водки, сам выгружал. Жаль, что добро пропадает, давай, Петя, собьем замок!” Я с ним не согласился и ушел. Через некоторое время этот матрос все-таки сбил замок и, набрав чемоданчик поллитровок, разнес по кораблю весть о возможности выпить. Некоторые моряки этим воспользовались… Предвидя, что силы могут пригодиться, я выпил граммов сто и хорошо поел. Под срезом полубака играли на баянах и пели “Раскинулось море широко”. Никто из офицеров в происходящее не вмешивался…
Через какое-то время организовали спасение личного состава оригинальным способом Он заключался в следующем “Валериан Куйбышев”, подрабатывая машинами и правя рулем, подошел к носовой части “Сокрушительного” и подал на него канат, на котором связали “восьмерку”. Один конец каната находился на аварийном эсминце, второй — у спасателей. Моряк вдевал ноги в “восьмерку”, держался за канат и после соответствующей команды вскоре оказывался на “Валериане Куйбышеве”.
На полубаке “Сокрушительного” образовалась очередь терпеливо ожидавших спасения. И я было занял в ней место, но поступило приказание “машинистам и кочегарам занять свои боевые посты”, и пришлось идти во второе машинное отделение. В это время на корабле находился весь офицерский состав. Но уже в четвертом или пятом десятке спасающихся оказались доктор Иванов и командир БЧ-4 Анисимов, между которыми при посадке даже произошла стычка, кому спасаться первому.
Этот позорный случай произошел в присутствии большого числа краснофлотцев, дисциплинированно выстроившихся на палубе, и удивительно, что спорщиков возмущенные матросы не выбросили за борт. За эти “художества” Иванов и Анисимов впоследствии угодили в штрафной батальон.
Поскольку командир корабля капитан 3 ранга Курилех сказался больным, матросы на руках перенесли его на полубак, посадили в “восьмерку” и переправили на “Валериан Куйбышев”. Этим они оказали командиру “медвежью услугу”, и впоследствии за самовольный преждевременный уход с гибнущего корабля трибунал вынес ему самый суровый приговор. Вскоре тем же путем ушли командиры БЧ-5 Сухарев, БЧ-2 — Исаенко, БЧ-1 — Григорьев, замполит Калмыков и старпом Рудаков. Из офицеров на “Сокрушительном” остались командир БЧ-3 Лекарев и политрук БЧ-5 Владимиров.