Морские гезы
Шрифт:
— Не намочу, — заверил я. — Судно у меня хоть и маленькое, но палубное и с прочным корпусом.
— Дело твое, — произнес купец и рассказал: — В Лондоне хорошо идет тминный сыр из Рейланда и Делфланда, зеленый и пряный сыры из Фрисландии.
— Я повезу в Сэндвич, — сообщил я. — Туда ближе и, говорят, безопаснее, чем в Лондон.
На самом деле мне сказали, что в Сэндвиче осело много беженцев из Голландии. Надеюсь, среди них найдется купец, у которого выгода пересилит страх перед указом английской королевы.
— На буйсе опасно, куда не поплыви, — изрек Рольф Шнайдер. —
— Возьму половину груза тминными сырами и по четверти остальных, — решил я.
Тминный сыр нравился мне меньше, чем пряные и обычные. Первое правило торговли гласит: торгуй тем, что тебе не нравится.
— Заодно почту можешь захватить, — предложил купец. — Я предупрежу людей.
— А сколько платят за доставку? — поинтересовался я.
— В Лондон — пять стюверов, а в Сэндвич — не знаю, наверное, четыре или три, — сообщил он.
— Выгоднее письма возить! — пошутил я.
— Если бы ими можно было заполнить весь трюм, то да, — произнес Рольф Шнайдер.
Головки сыра были весом килограмм двенадцать. Грузчики купца подвозили их на тележке четырехколесной из склада. Один грузчик оставался на берегу, второй вставал на борту иола у комингса, а матрос Маартен Гигенгак спустился в трюм. Передавая сыры по цепочке, начали погрузку. Я, так сказать, тальманил — ставил на аспидной доске сперва четыре точки по углам маленького квадрата, потом соединял их четырьмя линиями, а потом проводил две диагонали. Всего получалось десять.
Рольф Шнайдер тоже считал, но ставил черточки. Из-за чего постоянно путался. Понаблюдав за мной, перенял мою систему счета.
— Так удобнее, — согласился он и изрек с умным видом: — Итальянцы — мастера считать!
Он был уверен, что я — итальянец. Разубеждать его не стал, раз уж считает их мастерами.
После окончания погрузки, он передал мне шесть писем и перечислил по памяти, кому надо доставить. Это были обычные листы бумаги, сложенные несколько раз и скрепленные воском или просто перевязанные ниткой. Сверху были написана имена, а на одном письме добавлено «В доме возле Рыбацких ворот». Оплатит доставку почты получатель.
Мы перегнали иол к таверне Петера Наактгеборена. Маартен Гигенгак остался охранять его, а я пошел позаниматься с Яном ван Баерле и заодно попрощаться с его матерью.
Служанка Энн прекрасно знает, как мы с ее хозяйкой проводим время. Как ни странно, относится к этому спокойно. Я бы даже сказал, что ко мне стала относиться лучше. Моник тоже догадалась. Мне кажется, она ревнует меня к матери. Постоянно вмешивается в наши разговоры и пытается перетянуть внимание на себя. Время от времени я легонько флиртую с ней, чтобы поревновала мать. Впрочем, если Рита и ревнует, вида не показывает. Ян подозревает, что у нас с его матерью всё не просто, но пока не знает, насколько сложно. Он весь из противоречивых желаний. С одной стороны надо продемонстрировать, что для него важна честь семьи, а с другой — не хочет ссориться со мной. Я нравлюсь ему, как старший брат, много повидавший, который делится с ним знаниями. Да
Мы вышли с ним в сад, позанимались часа полтора. Он уже кое-что умеет, поэтому уверен, что умеет почти всё.
Закончив тренировку, я сказал ему:
— Уверен, что ты хочешь, чтобы твоя мать была счастлива.
— Конечно, — согласился Ян ван Баерле.
— Тогда не лезь в ее жизнь, пока твоей помощи не просят, — посоветовал я. — Она — взрослая, неглупая и воспитанная женщина, сама примет правильное решение.
— Но приличия требуют… — начал юноша.
— Приличия придумали, чтобы отравлять жизнь другим, — поделился я житейской мудростью. — Прибереги их для соседей и знакомых.
— Мне порой кажется, что твоими устами говорит дьявол! — произнес он вроде бы шутливо. — Я бы так и подумал, если бы твои советы постоянно не оказывались верными.
Ян ван Баерле, оказывается, немного умнее, чем я думал. О чем и сказал ему, добавив:
— Если я и слуга дьявола, то прислан сюда, чтобы помочь твоей семье, а не навредить ей.
— Я это понял, — уверенно произнес юноша.
Его мать, когда мы ненадолго остались в гостиной одни, спросила:
— О чем ты с ним говорил?
— О жизни, — ответил я.
— В последнее время он смотрит на меня… — не закончив, она заявила со смесью стыда и жалости, но не к себе, а к сыну: — Он догадался обо всем!
— Еще нет, — успокоил я свою любовницу. — И если догадается, то отнесется к этому спокойно.
— Ты так думаешь?! — не поверила она.
— Уверен, — ответил я. — Он взрослее и умнее, чем ты думаешь.
Слово «умнее» подчеркнул. Не одному же мне ошибаться!
11
Иол получился славным судном. Руля слушается хорошо. При свежем попутном ветре с грузом сыра он разогнался до шестнадцати узлов. Впрочем, попутным ветер был не долго. К обеду он подутих и зашел по часовой стрелке, сменившись на южный. Теперь мы шли курсом галфвинд со скоростью семь-восемь узлов. Поскольку переход намечался короткий, я менялся с Маартеном Гигенгаком через два часа. Сменившись, не уходил с кокпита, сидел на откидной скамье на левом борту, чтобы уменьшить крен на правый. Кокпит переводится, как петушиная яма. На парусных судах так будут называть самое кормовое помещение на самой нижней палубе — самое гиблое место, где селили мичманов. Видимо, молодые парни часто выясняли отношения, за что место боев и получило название. Хотя есть и другие варианты.
Я учил своего матроса определять, как работают парусами. На них нашиты колдунчики — пряди. Если парус работает правильно, колдунчики находятся в горизонтальном положении, перпендикулярно плоскости паруса. Если нет, тогда все сложнее. Мы подняли четыре паруса: грот, бизань и два стакселя. С маленького судна море кажется другим. Вода вот она, рядом. Если перейти на правый борт, то, постаравшись, можно побултыхать в ней рукой или ногой. Волна низкая, не захлестывает. Пока шли без происшествий. Повстречали несколько судов, но ни одно не напало на нас. Может быть, потому, что поняли, что не догонят.