Морские титаны
Шрифт:
Д'Ожерон встал и с поклоном подал дону Району несколько свитков; тот принял их дрожащей рукой.
— Прочтите, — сказал ему д'Ожерон.
Дон Рамон развернул свиток и пробежал его глазами. Вдруг он побледнел, и слезы сверкнули на его ресницах.
— Как! — вскричал он, не в состоянии владеть собой от наплыва самых разных чувств. — Возможно ли это?!
— Все возможно с вашими достоинствами.
— Я, я пожалован в графы де Санта-Крус, в испанские гранды и назначен губернатором и генерал-капитаном острова Кубы!
В невыразимом волнении он вскочил.
— Да кто же вы? — обратился он к Лорану. — Кто вы, имеющий власть творить подобные чудеса?
— Ваше высочество! — почтительно обратился д'Ожерон к капитану Лорану. — Если вы удостоите…
— Тише! — с живостью перебил флибустьер, и глаза его метнули молнии. — Так-то вы держите свою клятву?!
Он наклонился к дону Рамону с очаровательной улыбкой и сказал:
— Кто я, любезный граф? Разве вы не знаете? Разбойник, вор, как вы, испанцы, называете нас, и ничего более.
Дон Рамон, окончательно растерявшись, опустился на стул.
— Быть может, я и пользуюсь некоторым весом в высших сферах, — прибавил Лоран с язвительной иронией, — но вес этот не велик, как сами можете судить.
Новоиспеченный граф думал, что все это ему грезится во сне; он наивно боялся проснуться.
С сияющим от счастья лицом донья Линда нежно целовала руки отца, но взгляд ее почти не отрывался от флибустьера.
— Продолжайте, любезный д'Ожерон, — сказал Лоран, смеясь, — кажется, вы сообщили еще не все.
— Многое еще следует добавить, капитан, но, признаться, я в сильном затруднении, — возразил губернатор.
— Вы в затруднении? Полно!
— Дело вот в чем, брат-матрос, — вмешался Монбар, приходя на помощь губернатору, — его величество Людовик Четырнадцатый удостоил…
— Удостоил… Ну же! Что ты остановился?
— Костью поперхнулся, — ответил Монбар, смеясь, — она мне встала поперек горла.
— Черт возьми! Видно, уж очень трудно сказать то, что тебе надо говорить.
— Да уж… Ба! Видно, ничего не поделать!.. Его величество Людовик Четырнадцатый, — прибавил Монбар с иронией, — удостоил каждого из нас грамоты на звание командующего эскадрой.
— Командующего эскадрой! — вскричал молодой человек надменно. — И это мне? Мне, сыну… — Но он тотчас овладел собой и прибавил с горечью: — Я весьма признателен его величеству за такую милость. Надеюсь, ты отказался, брат?
— Еще бы! — засмеялся Монбар. — Я служу королю по-своему, это мне приятнее.
— И мне тоже. На что нам чины, когда мы и так начальники? Разве мы не первые среди товарищей? Пусть нам поднесут титулы лучше тех, которые нам даны нашими братьями! Да и то сказать, ведь мы разгромленные титаны, отверженцы старой европейской семьи, на что же нам такие милости? Возьмите ваши грамоты назад, любезный д'Ожерон, и возвратите их королю, вашему властелину, нам они не нужны! Из всех Береговых братьев вы не найдете
— Браво! Да здравствует Лоран! Да здравствует Монбар! Да здравствует флибустьерство! — вскричали авантюристы в порыве энтузиазма.
Изумление дона Рамона дошло до предела, он чувствовал, что мысли его путаются.
Он никак не мог постичь, что это были за удивительные люди, которые ставили себя наравне с могущественнейшим властителем в Европе и, заставляя осыпать милостями других, сами пренебрегали этими почестями, гордо провозглашая себя независимыми от государя, которому оказывали такие блестящие услуги.
Что же касается доньи Линды, то ею овладело странное волнение, сердце ее сжималось, и слезы наворачивались на глаза — слезы радости или грусти, она не сумела бы определить этого сама.
— Я не настаиваю, капитан, зная, что все было бы напрасно, — продолжал д'Ожерон, — но позвольте заметить вам, что его величество будет огорчен вашим отказом.
— Ба-а! — шутливо возразил Монбар. — Два-три удачных крейсерства — и его величество забудет о своем неудовольствии.
— Мы не любим, чтобы нам платили за услуги… Истощили ли вы теперь весь ваш запас новостей, любезный д'Ожерон?
— Нет, капитан, еще одно я должен сообщить вам, но так как вопрос важен и касается лично вас, то я не решаюсь.
— Любезный д'Ожерон! Здесь находятся мои старые боевые товарищи, с которыми у меня все было общим — и опасности, и похождения; от них у меня нет тайн, как нет тайн и от моих новых друзей, — прибавил он с поклоном в сторону дона Рамона и его дочери. — Да и вообще, если хотите, я приверженец жизни нараспашку, во всеувидение… Итак, говорите без опасения. Что вы хотели передать мне?
— Если позволите, сын мой, говорить буду я, — вмешался отец Санчес, остававшийся до сих пор безмолвным свидетелем разговора.
— Говорите, я вас слушаю, — ответил Лоран, немного встревоженный.
— Войдя сюда, сын мой, вы спросили меня, почему нет доньи Лусии и ее дочери, а я ответил вам, что они не выйдут к завтраку…
— Да, я помню.
— Донья Флора ее и мать уехали вчера вечером в восемь часов в Пор-де-Пе; вот что господину д'Ожерону, у которого они остановились, поручено было сообщить вам.
— Уехали! — вскричал молодой человек вне себя. — Зачем? Клянусь Богом! Я…
— Постойте, сын мой, — строго остановил его монах, — не дайте увлечь себя необузданному нраву. Они приняли непоколебимое решение.
— Клянусь именем… — вскричал было Лоран с глазами, налитыми кровью.
Монбар схватил его за руку и с живостью перебил:
— Будь же мужчиной! Ты несправедлив к ним. Их отъезд — только доказательство преданности…
— Преданности!.. — пробормотал молодой человек, дико озираясь и машинально опускаясь на стул.