Морской бой
Шрифт:
– Вы мне, прежде чем я уехала, сказали про заправочную колонку у «Чертова пальца». Откуда вы про нее знаете?
– Проследил за Никитиным, – угрюмо ответил Орешкин. – Он два раза был там с американцем вашим. И разговаривали они не в кафе, как обычно, а уединялись куда-то. Какая-то там тайная комната есть, наверное.
– И вас никто не видел, когда вы за ним следили?
– Теперь, думаю, что видел.
– Вот что, мистер Орешкин! – Голос Луизы стал строгим. – Кажется, вы доигрались со своей страстью кому-нибудь чего-нибудь продать. Если хотите, я вам помогу. Надеюсь, что вы верите в то, что я смогу это сделать.
– То, что можете, я вижу, а вот хотите ли на самом
– У вас все равно нет выхода, Орешкин. Или вы мне верите, и получаете шанс. Или не верите, и… ну, дальнейшее можно себе представить довольно красочно. Давайте остановимся на первом варианте. Пока никто не знает, что попытка убийства не удалась, вам лучше бросить машину возле вашего дома, а самому отправиться пешком к заброшенному ранчо. Это в двух километрах от шоссе, там еще остатки каменных стен и мельничного колеса. Знаете? Ждите меня там.
– А с этим что? – Старик кивнул на киллера, который начал подавать признаки жизни. – Вы его, кажется, оглушили. Этому вас в геологическом ведомстве научили?
– Неважно. И не думайте об этом.
Герман поморщился, потер колено и полез в свой «Виллис». Через минуту пыль от его машины стала оседать. Луиза присела на корточки перед парагвайцем.
– Quieres vivir, el muchacho? [10] – Голос девушки прозвучал зловеще, а серые, стального цвета глаза смотрели холодно, как смерть.
10
Хочешь жить, парень? (исп.)
Парагвай. Город Асунсьон
Фольклорный фестиваль, проходивший в столице, был одной из неудачных попыток отвлечь население от социальных и экономических проблем. Торжество было довольно бедным и унылым.
Выступали всего лишь несколько групп национальной песни и танцев, дотируемых правительством. Эти группы всегда приглашались на празднества, для оформления визитов почетных гостей и зарубежных политиков. В этом году даже не приехал ни один коллектив из Аргентины и Бразилии. Постепенно фестиваль стал приобретать черты чисто столичного и внутригосударственного мероприятия.
Тем не менее правилом хорошего тона считалось присутствие на его открытии и закрытии иностранных гостей, сотрудников дипломатических миссий и представителей коммерческой элиты страны. Собственно, они и были истинными спонсорами мероприятия, формируя в большей мере, нежели государство, призовой фонд.
Николас Вудвин подъехал к зданию муниципального театра на посольской машине. Он прекрасно знал, что театр не имеет своего паркинга и что припарковаться в микроцентре столицы не удастся. Фестиваль, проводившийся при государственной поддержке, проходил в здании муниципального театра. Это было единственное столичное учреждение культуры, которое устраивало представления на любой вкус для любых возрастных категорий. Здесь проходили и детские спектакли, и классические постановки. Довольно часто здесь выступали и приезжие труппы. В помещении театра под патронажем муниципалитета работали всевозможные кружки, имелось тут и уютное недорогое кафе.
Есть в Асунсьоне и престижная театральная площадка – Театр Национального Банка Парагвая. Он обладает современным большим залом, используется для официальных мероприятий, крупных гастрольных выступлений. Здесь же дает концерты Национальный симфонический оркестр. Но муниципалитет не потянул бы стоимость аренды этой сцены.
Энтони Кларк с несколькими сотрудницами своего офиса
– Уф! – Вудвин плюхнулся в кресло и устало вытер лицо и шею платком. – Нет, Энтони, вы как хотите, но я намерен начать худеть. Уже невозможно протиснуться между рядами кресел, не наступив дамам на ноги.
Кларк вежливо улыбнулся кому-то из проходивших мимо парагвайцев:
– Если вы, Николас, намерены остаток дней посвятить благотворительным мероприятиям, то худеть я вам не советую.
– Да? – удивился Вудвин. – Почему?
– Вы когда-нибудь видели уважаемого человека, который был бы худым. Уважающий себя джентльмен должен иметь брюшко и как минимум двойной подбородок. Уважают сытых. Сытый может собрать деньги на клинику для бедных, сытый может уговорить бюджетную комиссию пересмотреть распределение дивидендов в конце года. Сытый, дорогой мой Николас, может очень многое.
– А вот тут вы не правы, – рассмеялся Вудвин, продолжая крутиться на сиденье и делать вид, что занят промакиванием пота. – Вы помните скандал с последним концертом в «Скалах Асунсьона»?
– Это когда он собрал рекордное количество зрителей?
– Рекордно малое количество, – уточнил Вудвин. – А вы говорите сытый. На выступление пришли всего 600 человек, а зал рассчитан на тысячу двести мест. Разумеется, знаменитый испанец был чрезвычайно расстроен таким положением дел. Причем настолько расстроен, что не постеснялся в выражениях. Увы, высказывания певца вызвали негодование как среди парагвайских любителей музыки, так и среди его соотечественников. А знаете, кто подложил свинью знаменитости? Он сам. Переоценил свою популярность и не соотнес ее с возможностями населения. Проводить концерт в одном из самых роскошных концертных залов Асунсьона и сделать самые дешевые билеты по 150 долларов.
– Это значительно выше месячного заработка простого парагвайца, – хмыкнул Кларк.
– Конечно! А самые дорогие места стоили 300 долларов. Как писали местные критики, это слишком дорого для страны, пребывающей в состоянии перманентного экономического кризиса. И заметьте, дорогой Кларк, что билеты на легендарных «The Rolling Stones» в соседней процветающей Аргентине стоили в три раза дешевле – от 50 долларов. Вот что значит самомнение и чем оно оборачивается!
– Переходите уже к делу, Николас. Я же прекрасно понимаю, что вы к чему-то клоните. И даже начинаю догадываться к чему. Что вы там говорили про самомнение?
– Вы хорошо знаете этого вашего Альяно Клауса? – перестав улыбаться, спросил Вудвин.
– Как вам сказать. Нельзя хорошо знать человека, если ты не знаком с ним тридцать лет и не видел его в различных жизненных ситуациях.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу этим сказать, что знаю Клауса пять с половиной лет. Его отец, Йохан Клаус, выходец из немецкой колонии. В молодости попал в пьяную драку, отсидел восемь лет за убийство. В тюрьме, естественно, сошелся не с самой респектабельной публикой. Пристрастился к наркотикам. Выйдя на свободу, совсем опустился. В момент какого-то просветления женился на проститутке, которая и стала матерью Альяно. Она самбо [11] , поэтому как назвать смешанную кровь самого Альяно, я даже затрудняюсь.
11
Метис – потомок индейца и белого, мулат – негра и белого, самбо – индейца и негра.