Морской сундучок
Шрифт:
Сбоку поплыли зелёные острова. Замахали нам вслед ветками кривые японские сосенки. Мы взяли курс на юг.
Я подобрал себе скребок и вышел на корму сбивать с палубы ржавчину. Судно другое, а работа матросская та же: драй палубу, крась, мой. Да на горизонт посматривай!
Вдруг слышу, кто-то бежит, напевает: «Мы с тобой старики, мы с тобой старики…»
Капитан. Тоже выбрал себе скребок, попробовал лезвие большим пальцем, пристроился рядом и спрашивает:
— Ну как там Никоныч?
Я
— Вот так мы когда-то матросами с Никонычем драили! Наперегонки! Молодыми были…
Поработал час-другой, говорит:
— Ну ладно, отдохнул, пойду за арифмометр садиться. Тонны, мили, тонно-мили. Подсчитывать надо. Бухгалтерия!
И снова запел про комсомольцев двадцатого года.
Только он закрыл дверь, появился его помощник Фёдор Михайлович. Грузный, похожий на большую букву «Ф», он нёс под мышкой бамбуковые палки.
Помощник подошёл к борту, обрадовался.
— Ну наконец топаем. Удочки, — говорит, — готовить нужно. Где-нибудь около Гонконга или Бангкока рыбку ловить будем.
— Что рыбку! — Из камбузного окошка выглянул раскрасневшийся повар Ваня с камбалой в толстой руке. — Скоро попугаев и мартышек покупать будем!
— Ну уж сразу попугаев и мартышек… — сказал Фёдор Михайлович.
— А что! — сказал Ваня. — Я как-то купил в Индии обезьяну. Выговор чуть из-за неё не схлопотал.
— Как это? — спросил Фёдор Михайлович.
— А так, — рассмеялся Ваня. — Наш старпом любил абрикосы в компоте. И Чика любила. Старпом возьмёт в обед кружку с компотом, возмущается: «Где абрикосы?» А их, что ни день, меньше и меньше. Старпом распалился, решил устроить инспекцию. Как-то забежал на камбуз, а Чика из мешка абрикосы вытаскивает. Он на неё с кулаками, а она в него — абрикосами! Вот так! Ей абрикосы, а мне — чоп, — сказал Ваня.
— Будешь знать, кого покупать! — засмеялся Фёдор Михайлович и пошёл в плотницкую делать бамбуковые удочки.
Ваня стал чистить камбалу, а я снова зашаркал скребком по палубе. У каждого своё дело.
ДРУЗЬЯ ИЗ ПЕРУ
В несколько дней мы обогнули Японию, миновали остров Тайвань и заторопились по Южно-Китайскому морю с солнцем наперегонки. С утра оно гналось за нами, вечером мы бежали за ним. На запад, к Гонконгу.
Я пошёл в рубку посмотреть на карту — скоро ли будем на месте, как вдруг с крыла услышал крик:
— «Перуанец» догоняет!
— Наш!
— Я и говорю — наш «перуанец»!
Спорили три дружка: молодые штурманы — каждый ростом с дядю Степу — Коля и Веня, а между ними щупленький белобрысый Митя, второй радист.
Я тоже вышел на крыло
— Уже успели в Гонконг сбегать. Машут! — крикнул Коля.
На «перуанце» действительно кто-то махал платком.
— Уз-з-знали! — обрадовался Веня.
— Что, небось монеты вместе меняли? — спросил с порога капитан.
— И эт-то б-было! — заикаясь, сказал Веня.
…Как-то в Иокогаме мы окружили на причале Веню, который выкладывал на ладонь одну за другой монеты:
— Английская, нем-мецкая… Наменял.
И тут за нашими спинами кто-то сказал:
— О, мани!
Мы оглянулись.
Сзади стоял смуглый крепыш с усиками и тоже заглядывал в Венину ладонь. Он запустил руку к себе в карман и вытащил несколько тёмных монет. Но каких!.. На одной монете величественно поднимала вверх голову перуанская лама. На другой возвышались зубцы древней крепости инков…
— Перу, — с гордостью сказал крепыш. Он был с соседнего перуанского судна.
— Ч-ченч? — едва выговорил Веня. — М-меняем?
Но крепыш закачал головой и высыпал монеты ему на ладонь. Даром!
— А что тебе? — спросил Коля.
— Ничего, — развёл руками перуанец. — Ничего.
Он уже собирался уходить, но Коля сказал:
— Нет, так не годится! — Он быстро взбежал по трапу и через несколько минут спустился с горстью значков и открытками.
— Держи! Для всех! — И кивнул на борт перуанского теплохода.
— О, теперь всё это поплывёт с нами в Перу! — улыбнулся перуанец.
А с борта к нам спускались его друзья. Одни из них несли нам монеты, другие доставали из карманов письма и отрывали от конвертов марки:
— Сувенир! Память!..
Вот почему сейчас с «перуанца» посылали нам привет…
Над нами спокойно горели яркие созвездия, но постепенно начинало покачивать.
МИШЕНИ НА КАРТЕ
За час-другой море вздулось большими широкими волнами, и судно стало перекатываться с бугра на бугор. В коридоре застучало, захлопало. Все бросились крепить двери.
Я тоже закрыл дверь каюты на крючок, чтобы не стучала, и сел за свой дневник. Но тут в коридоре послышалось: «Мы с тобой старики, комсомольцы двадцатого года», и мимо каюты пробежал к радиорубке капитан. Поёт «старики», а носится шустрей десяти молодых!
— Ну что, карта погоды есть? — спросил он, и тут же послышался его возглас: — Ай-я-яй!..
Я тоже бросился в рубку.
Там в крохотном отсеке потрескивал аппарат, а начальник рации из-под его валиков вытаскивал влажный лист сиреневой бумаги, на котором я узнал очертания Японии, Китая, увидел змеистые линии, а в центре — кружочки, похожие на мишени.