Морской узелок. Рассказы

Григорьев Сергей Тимофеевич

Что это я вижу: Дылда и Головастик крадутся под яром к тому месту, где сидит на кочке Хрящ. Ему сверху не видать мальчишек. Наверное, они затеяли над стариком недобрую шутку. Вот уж и мне их не видно… Стоя над берегом реки, я ждал, что будет.

Наш стан еще спит. На береговых устоях маячат часовые. Дылды и Головастика все не видать. Любопытство меня разбирало. Я пробрался к тому месту, где сидел на кочке Иван Иванович. Подкравшись к самому яру, я лег на траву и осторожно заглянул вниз. Там под яром Дылда с Головастиком работали руками, выгребая песок из-под выступа яра, из-под кочки, на которой сидел Иван Иванович; сухой песок легко подавался и без шороха сыпался вниз. Увлечение

мальчишек подзадорило меня. Ах, будь что будет!

Вот кочка дрогнула, дерн позади Ивана Ивановича расселся. Мальчишки брызнули в стороны. Кочка поползла вниз, а с ней Иван Иванович. Я кинулся ухватить старика. Было поздно. С шумом земля осела, и вся глыба, не опрокидываясь, сползла в реку. Иван Иванович очнулся и в ужасе озирался. Он сидел на низеньком, маленьком островке, окруженном водой. Островок оседал и расплывался. Удилище плыло по течению. Дылда поспешно разделся и поплыл за бамбуком. Иван Иванович вскочил на ноги и рухнул в воду. Я скатился яром вниз к заплесу, и с моей помощью Иван Иванович, весь вымокший и перепачканный, выбрался на берег. К моему великому удивлению, Иван Иванович весело смеялся и весь сиял.

— Ах, бесовы дети, вот молодцы, вот ребята! Ну и спасибо! Вы видали, как съехала кочка? Видали или нет? Я даже и не почуял… Ну, товарищ технорук, теперь…

— Что теперь?

— Вы слыхали про царя Архимеда?

— Иван Иванович! Архимед не был царем, — поправил я, вглядываясь пристально в сияющее лицо старика.

— А кто же он был?

— Вроде нас с вами, Иван Иванович: инженер.

— Ага, инженер! Ну, это вы инженер, а не я.

— Да вы, Иван Иванович, больше инженер, чем я.

— Пусть, хлопче, будет по-вашему. Пусть будет инженер Архимед. Так это он закричал: «Эврика!» Он? Ну, хлопче, давайте и мы кричать: «Эврика!»

— Эврика! — крикнул я неуверенно за Иваном Ивановичем.

Правду сказать, Иван Иванович Хрящ в эту минуту было довольно похож в своем ликовании на знаменитого ученого древности, когда тот, по преданию, открыл, сидя в ванне, свой знаменитый закон, что тело, погруженное в жидкость, теряет в своем весе ровно столько, сколько весит вытесненная им жидкость. Восхищенный открытием Архимед, как был, нагой, выскочил из ванны и побежал по улицам столичного города Сиракузы с воплем: «Эврика! Эврика! Эврика!»

Приближаясь к Архимеду, Иван Иванович Хрящ начал снимать с себя вымокшую одежду. Мы развесили ее на прибрежных кустах сушиться и, забыв про все — про удочки, про Дылду с Головастиком, про всякую обиду, — сидели и чертили на песке конструкцию сверхмощного домкрата, множили и делили, вычисляя допустимые на песок давления. Конечно, открытие, или, вернее, изобретение Ивана Ивановича Хряща не может ни в какой мере идти в сравнение с открытием Архимеда, но для нас это была именно «эврика». Тут я понял, что в то время, пока я заносился разгоряченной мечтой куда-то в небеса, Иван Иванович, старый практик, смотрел упорно вниз на воду и песок, думая, чем бы заменить домкраты. О рыбной ловле он и не помышлял. Я думал — сон, а то было у него глубокое раздумье. Крушение кочки заставило Ивана Ивановича встрепенуться и вызвало тот внезапный взрыв огненной мысли, то блистательное озарение после долгой и упорной работы мысли, о котором мы знаем из признаний многих великих умов.

V

Спустя некоторое время Иван Иванович только отмахивался на все мои расспросы о том, как это он додумался. Он говорил:

— Напугали, бесовы дети! Ох, боже ж мой, как напугали! То был на сухом — и вдруг сижу в воде, и бамбук мой плывет!

Позвольте же мне своими словами восстановить течение

мыслей, приведших Ивана Ивановича к важному изобретению. Перед его глазами в мыслях были все время вода и песок. Он все время думал о том, чем заменить гидравлический домкрат. В гидравлическом домкрате нагнетается вода, подымает поршень. Если воду выпускать, поршень опускается. Нам не надо было поднимать, а только опускать. Поэтому нам не надо было нагнетательного насоса. Иван Иванович решил заменить в домкрате воду песком. Вода несжимаема, песок — тоже. Вода течет, песок — тоже. Вода равномерно передает давление, песок — тоже.

Конструкцию песочного домкрата вдвоем с Иваном Ивановичем нам было придумать очень нетрудно. Мы построили четыре квадратных сруба, вроде колодезных. Мы рубили их из брусьев в лапу, ласточкиным хвостом, для прочности выпуская остатки. Эти срубы мы поставили меж подферменниками на подферменных площадках по два на каждом конце фермы. Ящики были наполнены сухим просеянным песком. Кое-кто из наших людей, наверное, думал, видя, что сеют песок: вот и инженеры наши пустились искать шергинские червонцы! Но червонцы генерала Шергина нам так и не достались. В полные песком ящики мы поставили четыре поршня, слаженных тоже из дерева. Теперь ферма лежала на этих поршнях, поставленных на песок, насыпанный в срубах. Когда я приказал выбить клинья из-под нижнего пояса фермы, четыреста тонн даже не крякнули, ферма прочно стояла на песке в срубах. Затем мы стали осторожно выгребать песок из срубов через прорубленные в их нижних венцах отверстия со всех четырех сторон. Конечно, в каждый ящик была поставлена миллиметровая рейка, и у каждого стоял наблюдатель, выкрикивая опускание песка в миллиметрах. Я следил за опусканием фермы, Иван Иванович командовал рабочим, как выгребать песок. Ферма опускалась правильно и достаточно плавно, уходя моментами то по оси, то поперек, но не более семи-восьми миллиметров в одну сторону.

— Стоит! — крикнул наблюдатель.

— Легла, — поправил Иван Иванович со своего места.

— Ура! — закричали мы, а за нами все товарищи, бросая вверх шапки.

Ферма легла на опорные подпятники правильно. Опускание заняло всего 227 минут.

У нас не было ни времени, ни средств испытать мост нагрузкой. Вместо того я велел бить по ферме бабой, чтобы послушать, как ферма звучит. Ферма под ударами дрожала и звучала монолитно, хорошо натянутой струной. Того дребезга и звона, какой мы слышим, проезжая в поезде по старому мосту, не было слышно. Мост был хорош. Мы все обнимались и целовались. В это время со станции прибежал Головастик в красной фуражке с криком:

— Товарищ технорук! Прохождение тока! Ржаву зовут. Скорей! Ругаются.

Я побежал к аппарату:

— Здесь Ржава Правая. У аппарата технорук Астахов.

— Здесь штаб армии. У аппарата Горшков. В каком положении работы на мосту?

— Ферма опущена. К ночи мост будет вполне готов для пропуска поездов.

— Благодарю от лица службы, товарищ.

— Служим революции! Честь окончания работ принадлежит Хрящу, моему помощнику. Подробности рапортом.

— Ночью пропустите броневой. Впереди разведка на моторной дрезине. Будьте начеку. До свидания.

День клонился к вечеру. Иван Иванович на мосту покрикивал на рабочих, подгоняя, и все поглядывал на солнце. Время шло к самому клеву. На закате мы всё проверили, прибрались и, вызвав штаб, сообщили, что путь через мост открыт.

Иван Иванович подошел к теплушке с морзом и закричал:

— Эй, который из двух? Дылда? Головастик? Кто свободен от дежурства?

— Я, Иван Иванович, — хрипло отозвался Дылда, осторожно высовываясь из теплушки.

— Довольно сердиться, — сказал Иван Иванович.