Морской узелок. Рассказы
Шрифт:
— Долго ли я спал? — спросил Александр.
— Да отмахал порядком. Гляди, скоро полдни, — ответил паромщик. — Поди, тебя дома хватились: «Не пропал ли, — думает боярыня, — сынок?»
Александр наскоро поблагодарил паромщика, вскочил на коня и погнал его домой.
Въезжая в усадьбу, Александр посреди двора увидел выпряженную повозку. Чужие кони хрустали овес, встряхивая подвешенными к мордам торбами. Меж домов, кладовой и приспешной избой сновали дворовые, одетые в парадные кафтаны. «Кто-то приехал», — догадался Александр.
— Вот
Не слушая дядьку, Александр бросился на крыльцо, надеясь незаметно проскочить сенями в свою светелку. Мать стояла в дверях, расставив руки, и напрасно Александр хотел юркнуть мимо нее: она поймала его, словно курицу.
От матери пахло листовым табаком и камфарой, потому что она нарядилась: надетое на ней круглое, на обручах, шелковое зеленое с отливом платье лежало обычно в большом сундуке, где от моли все предохранялось табаком и камфарой.
— Да что же это такое? — приговаривала мать, повертывая перед собой Александра. — Да где же это ты себя так отделал? Весь в грязи, рубаха порвана, под глазом расцарапано! Да как же тебя такого ему покажу!
— Кому, матушка? — тихо спросил Александр, прислушиваясь: из комнат слышался веселый, громкий говор отца, прерываемый восклицаниями и смехом гостя. — Кто это, матушка, у нас?
— Да ты ещё, голубь мой, не знаешь, какая у нас радость! К нам явился благодетель наш, Ганнибал! Он уже генерал!
— Ганнибал! — вскричал с изумлением Александр. — Матушка, да ты смеешься надо мной!
— Чего же ты удивился? Чего ты дрожишь? Уж ты не простудился ли? — шептала мать, увлекая сына за собой во внутренние покои дома. — Пойдем-ка, я тебя переодену.
— Погоди, матушка!.. Какой же он из себя?
— Ну какой? Черный, как сажа. А глаза! Белки сверкают, губы алые, зубы белые!.. Самый настоящий эфиоп! Идем, идем!
Мать провела Александра в спальню и начала поспешно раздевать. Александр увидел, что на кровати разложены вынутые из сундука части его праздничного наряда: белые панталоны, башмаки с пряжками, зеленый кафтанчик с белыми отворотами, усаженный золотыми гладкими пуговицами, и коричневый камзол.
Умывая, одевая, прихорашивая сына, мать вертела его, как куклу.
— Да стой ты, вертоголов! Да что ты, спишь? Что ты, мертвый? Давай руку! Куда суешь! — шипела мать сердитой гусыней.
Александра разбирал смех. Ему уже давно перестали рассказывать сказки, а он их любил. Теперь ему хотелось вполне довериться матери, что в дом их приехал карфагенский полководец Ганнибал, о котором он читал всю ночь. И жутко и смешно — статочное ли это дело!
Александр просунул голову в воротник чистой сорочки и, сдерживая смех, прошептал:
— Матушка, слышь ты: Ганнибал-то ведь давно умер!
— Полно-ка чушь городить!
— Да нет же, он умер давно-давно. Чуть не две тысячи лет. Он не мог совсем победить римлян и
— Сказки! Идем-ка, вот ты его увидишь своими глазами, живого. Да смотри веди себя учтиво, смиренно. Смиренье-то молодцу ожерелье.
Мать взяла Александра за руку, чтобы вести к гостю. Александр уперся. И чем больше уговаривала его мать, тем сильнее он упирался и наконец уронил стул. Возню их в спальной услыхал отец. Разговор его с гостем прервался. Отец приблизился к двери, распахнул ее и сказал:
— А вот, отец и благодетель мой, изволь взглянуть на моего недоросля.
Александр вырвал свою руку из руки матери, вбежал в горницу и, широко раскрыв глаза, остолбенел на месте. За столом сидел важный старик с трубкой в зубах. Скинутый им завитой напудренный парик лежал на столе.
И гость молча разглядывал Александра. Сшитый на рост кафтанчик Александра был довольно мешковат. Из широкого воротника камзола на тонкой шее торчала большая голова со светлыми, немного навыкате глазами. Лоб мальчика широк и высок. Как ни старалась мать пригладить светлые волосы сына помадой, спереди надо лбом у Александра торчал упрямый хохолок.
— Вы, сударь, Ганнибал? — недоверчиво спросил Александр.
Старик усмехнулся и, пыхнув дымом, кивнул головой.
— Подойди к руке, — шепнула на ухо Александру мать, — не срами отца с матерью.
Александр по тяжелому дыханию отца, не поднимая головы, понял, что тот едва сдерживает гнев…
Александр расхохотался. Отец так ловко дал ему крепкий подзатыльник, что мальчик с разбегу ткнулся в грудь Ганнибала. Старик обнял его, приложил к его губам холодную иссиня-черную руку и посадил рядом с собой на скамью.
— Не гневайся, Василий Иванович, на малого! — добродушно сказал черный старик. — Не то что дети — и взрослые люди видом моим бывают смущены… Что делать, если я черен!
— Нет, нет! — воскликнул Александр, ободренный защитой гостя. — Батюшка не станет меня пороть. Не беспокойте себя, сударь, напрасно. Батюшка знал, наверное, что вы будете к нам и ведь ничего мне не сказал, а дал мне читать про ваши битвы. Я всю ночь читал… Только… как же это? Да нет! Это не вы, сударь! Что за ерунда!
И Александр опять смутился и смолк.
Отец, угрюмо потупясь, опустился на скамью напротив сына. Мать стояла, опустив руки в смущении.
— Да полно-ка, Авдотья Федосеевна, с кем же греха не бывает! — утешил ее гость. — Да и где же было еще отроку научиться светскому учтивству? И мы с Василием Ивановичем ни шаркунами паркетными, ни вертопрахами не бывали, а вот я — генерал, а Василий Иванович — по должности полковник. Да и что нам чиниться: мы по отцу нашему, блаженной памяти императору Петру Алексеевичу, хотя и гораздо разных лет, братьями должны почитаться… И мой и твоего отца крестный отец, знаешь ли ты, — обратился Ганнибал к Александру, — царь Петр Первый. А я тебе по нему вроде родного дяди.