Морской волк. 3-я Трилогия
Шрифт:
— Так договаривайтесь скорее! — сказал военный — что вас не устраивает? Или рейхсфюреру хочется болтаться в русской петле?
— Технические вопросы, вроде размера нашего миротворческого контингента — ответил «аристократ» — и главное, живой фюрер тут абсолютно неуместен. А вот с этим у наших заговорщиков трудности!
— Допустим, завтра это произойдет — заметил военный — и армия будет не готова? Я настаиваю, чтобы штаб получил конкретную информацию — надо ведь рассчитать, какие конкретно дивизии, по какому маршруту, до какого рубежа. Чтобы новое правительство Германии могло получить нашу помощь в самый кратчайший срок!
— Принято, будем держать вас в курсе — кивнул «аристократ» — а вот теперь я должен сказать, кажется, у нас проблема. Я проконсультировался
— Можно узнать имена этих экспертов? — спросил толстяк — насколько они компетентны?
— Абсолютно — сказал «аристократ» — это Георгий Вернадский, профессор Йельского университета, сын известного русского ученого Владимира Вернадского. И русский физик, тоже эмигрант, Джордж Гамов, бывший профессор университета Джорджа Вашингтона, сейчас научный консультант Военно-Морского ведомства, а еще он друг Альберта Эйнштейна, и привлекался к некоторым вопросам по «Манхеттену».
— Вы хотите сказать, что у русских есть свой аналогичный проект? — вскинулся «ковбой» — но это невозможно! У них не было для этого ни времени, ни ресурсов!
— У них нет своего «Манхеттена», как концентрированного дорогостоящего проекта — сказал «аристократ» — у них есть большее. Система работ по атомной теме, ведущаяся еще с 1907 года. Если Гамов прав, то русские сделали свое «открытие Мейер» на несколько лет раньше, и промолчали. Как в Германии, Отто Гану в марте тридцать девятого устроили разнос, как он посмел обнародовать результат! Русские же, выходит, оказались умнее. И теперь существует вероятность, что у Сталина уже есть и атомный «котел», и Бомба.
— Кто? И как? — спросил толстяк, с заметным интересом — вы хотите сказать, что какой-то русский гений сделал открытие, всемирного значения, достойное Нобелевской премии, и промолчал?
— У русских нет личной интеллектуальной собственности — сказал «аристократ» — все открытия принадлежат государству. И если какой-то безвестный гений сделал это, и ему приказали молчать, решив, что секретность важнее научного престижа — ему ничего не осталось, кроме как подчиниться. Гамов жаловался на «удушающую тяжесть несвободы», что и побудило его бежать — но в то же время, он весьма высоко отзывался о талантах русских ученых, не нашедших в себе решимости для столь же смелого шага. Оказывается, для собственно открытия факта атомного распада не требуется ни сложного оборудования, ни больших финансовых затрат — лишь гений и талант экспериментатора, а этого у русских хватает. Вопреки заблуждению, большевики очень уважали технических ученых, берегли их, даже старались создавать условия для работы в самое тяжелое время их Гражданской войны. Получалось отрывочно, по отдельным направлением — но атомная физика туда попала. А после убийства Кирова, одного из русских Вождей, была резко повышена секретность. Гамов утверждает, что в 1934 году открытие точно еще не было сделано, он бы знал. А вот после, весьма вероятно.
— И у вас есть предположения о личности подлинного автора открытия? — спросил «ковбой» — как я знаю, умники весьма ревниво относятся к успехам друг друга?
— А какая разница? — заметил военный — кто сделал открытие. Важно, что оно у русских есть!
— Вы ошибаетесь, имена важны — сказал «аристократ» — Гамов называл тех, кто мог быть причастен: Иоффе, Иваненко, Семенов, Фок, Курчатов. Примерно его лет — то есть сейчас должны, по его словам, войти в самый расцвет своего таланта.
— Допустим, сделали — произнес военный — но дозвольте побыть «адвокатом дьявола». Где русские нашли многомиллиардные средства на развитие Проекта?
— Во-первых, у них это было более растянуто во времени, причем в еще мирные годы. Во-вторых, их правило, «за ценой не постоим». В-третьих, дешевизна их рабочей силы. В-четвертых, очень вероятно, что у них была кооперация с Германией, по крайней мере, в последний предвоенный год.
— Так вы хотите сказать, что и у немцев есть? — бросил «ковбой» — этого только не хватало!
— К счастью, нет — сказал «аристократ» — наиболее вероятной представляется
— Вы имеете в виду события на Севере, в сорок втором?
— И их тоже. Но я имею в виду и постройку самого корабля. Очевидно что завод в Молотовске был категорически не готов к постройке линкоров, так отчего же русские все же включили его в свою судостроительную программу? И отправили туда несколько тысяч тонн стали, которая после якобы была утилизована? А ведь был опыт еще в начале века, когда еще царский флот заключил соглашение с одной из германских верфей на строительство в Риге серии эсминцев. Причем корабли должны были лишь собираться там — а все детали, до последнего винта, привозиться из Германии. Какая страна в конце тридцатых имела достойный опыт строительства подводного флота, и уровень технологии?
— И никто ничего не заподозрил? — удивился военный.
— Признаюсь, что мы, и все прочие, тогда явно недооценивали Россию, уделяя ей недостаточное внимание — сказал «аристократ» — ну и у русских все очень закрыто, нет ни свободной прессы, ни парламентских дискуссий. Очень нецивилизованная страна. Нам удалось добыть очень обрывочную информацию, что в сороковом в Молотовске строился даже не военный корабль, а «корпус для опытовых исследований», так это числилось по документам. Причем финансирование шло не по линии флота, а со штампом «Остехбюро». Было у русских такое, собрание безумных гениев, якобы упраздненное в тридцать седьмом, причем с расстрелом и самого директора Бекаури, и кого-то из ученых. А на документах даты, сороковой и сорок первый — что ж, как раз тогда у Сталина появились такие учреждения как «шарашки». Сама мысль о плодотворной научной работе заключенных кажется недопустимой в любой нормальной стране — но в СССР это реальность. Понятно тогда, отчего экипаж корабля был набран из чинов не флота, а НКВД.
— Нонсенс — засомневался военный — ставить командовать таким кораблем непрофессионала?
— Вам напомнить «Айову» и ее командира Мак-Кри? К тому же русские выпускали в море не «подводный линкор», а тогда еще «опытовое судно», реальная боевая эффективность которого была неясна им самим. Вполне могли назначить, случайно оказавшегося под рукой, зато надежного, и с какой-то минимальной квалификацией, подводник, перешедший служить в НКВД, а отчего нет? Выбор оказался удачным — и этот Лазарев вытянул счастливый билет, получив и погоны адмирала, и кучу наград.
— Допустим. И что мы имеем сейчас?
— Полагаю, что с началом войны русские имели почти готовый корабль на верфи. Почти — потому что им все же удалось за год, самый для себя тяжелый, все же ввести К-25 в строй. Не затрачивая особых ресурсов — но о том скажу позже. Ну а когда успех превзошел все ожидания — развернули бешеную активность. Месторождения урана Тюя-Муюн, Уч-Кудук, открытые еще отцом нашего Вернадского, где еще при царе добывали «радиевую соль» — сейчас, как удалось установить, превращены в «спецобъекты НКВД», где наблюдается бурная активность, ведется строительство, приняты строжайшие меры секретности — что уже является доказательством. К сожалению, мы еще не знали о том, когда приняли русский срочный заказ у нас, за золото, весьма специфического оборудования, в настоящее время уже отгруженный — тут «аристократ» выразительно посмотрел на толстяка с сигарой — также, отмечено исчезновение многих людей из гамовского списка, там было около полусотни фамилий, попытки выяснить их судьбу ничего не дали, зато наши люди, кто этим занимались, тут же почувствовали на себе внимание НКВД, что тоже показатель.