Мортал комбат и другие 90-е (сборник)
Шрифт:
В полседьмого мы с дочкой пришли домой. Кирилл спал на диване в гостиной. Вокруг лежали упаковки от печенья и конфет, пара грязных тарелок. Удружила сестрица, что и говорить.
Нина подошла к троюродному брату и смачно шлепнула его рукой по лбу. Кирилл подскочил, озираясь. Нина заглянула ему в глаза:
– Дядя, ты кто?
Вечером он перемыл всю посуду и прибрался в гостиной.
– Где
– Заселяйся в гостиную на весь месяц.
Гостиная с огромной плазмой и приставкой явно пришлась ему по душе. Покопавшись в шкафах, я дала ему постельное белье.
– А подушка?
– С ними напряженка. Хотя… вроде осталась одна старая. Поищи в верхнем ящике шкафа.
Кирилл забрался на табуретку, открыл верхний ящик и потянул за выглядывающее ухо подушки. Оттуда вместе с ней на него вывалились листы бумаги и разлетелись по всей комнате. А я и забыла, что положила их туда, повыше, чтобы Нина не достала. Кирилл спрыгнул с табуретки и принялся собирать листы.
– «Разлагающийся труп», – прочитал он и рассмеялся. – Что это?
– Рукопись, – с досадой ответила я.
– Рукопись чего? Романа? – не отставал Кирилл и прочитал еще одно название: – «Мортал комбат». Я в нее играл.
– Рассказы, – буркнула я.
– Твои? – он с любопытством взглянул на меня своими бесцветными глазами.
– Нет, не мои. Друга.
– Но тут же написано: «Евгения Овчинникова».
– Ой, мой секрет раскрыли.
– Не знал, что ты пишешь. О чем они? Можно почитать?
Я вздохнула.
– Читай. Они о моем детстве в Кокчетаве в девяностые.
Ни «Кокчетав», ни «девяностые» Кириллу, судя по всему, ни о чем не говорили.
– Начну с «Трупа».
– Нет-нет. Они идут в хронологическом порядке, по мере взросления главной героини.
– То есть тебя?
– Может быть, отчасти. Как там на уроках литературы говорят – собирательный образ? Сейчас соберу их по порядку.
Несколько минут мы складывали рукопись. Наверх легла титульная.
Кирилл перевернул ее и пробормотал:
– «Снежная буря».
Снежная буря
Взволнованный папа вышел из ванной: лицо в пене, на одной щеке – аккуратная дорожка от бритвы. Бритву
– Слышите? Вы слышите?
– Что? – не поняли мы с мамой.
Конец декабря 1991 года. Школьные каникулы. В зале стоит наряженная сосна под потолок. Обычное утро: папа бреется, мама варит кашу, я сижу с книжкой, громко говорит радио.
– Союз развалили!
В мае девяносто первого прошел слух, что в Кокчетав приедет Горбачёв. Новость нас взбудоражила: как же, сам президент!
Я заканчивала первый класс. Впереди было лето в деревне.
– Женя, знаешь, Горбачёв приезжает? – спрашивали меня со всех сторон.
Моя симпатия к Горбачёву была всем известна. Будь я постарше, надо мной бы жестоко смеялись. Но мне было всего семь, и надо мной добро подтрунивали.
Сейчас точно не скажу, что было причиной любви к президенту СССР, ибо в семь лет выбор объекта любви причудлив. Скорее всего, ее истоки в том, что Горбачёва ругали все вокруг. Ругали родители и родня, ругали бабушки на скамейке у подъезда, ругали в очереди за продуктами. Даже учителя и те отзывались о Горбачёве сдержанно. Мне, с врожденным чувством справедливости, было обидно за старика – так я это себе объясняю. Я не пропускала ни одного его выступления по телевизору и очень переживала из-за пятна.
– Мам, почему его не замажут тональным кремом, как у тебя?
Мама не могла объяснить.
– Тогда почему не пересадят на лоб новую кожу?
– Пожалуюсь Горбачёву! – возмущалась я по поводу дополнительных уроков математики.
– Может, сразу в суд по правам человека? – очень серьезно спрашивал папа.
– Сначала Горбачёву, потом в суд, – подумав секунду, отвечала я.
В середине мая в газете официально объявили, что визит состоится двадцать восьмого числа.
– Приезжает на открытие «Синегорья», представляешь? – возмущенно говорил папа, потрясая газетой.
«Синегорьем» назывался новый развлекательный комплекс с невиданным раньше нашей провинцией боулингом.
– Будто других проблем нет, – устало отвечала мама, разуваясь.
Мы с ней только что отстояли два часа в очереди за курами в мясном отделе. Грустные птичьи тушки закончились прямо перед нами.
– Будет встреча с ним на площади, – продолжал папа.
– Ух ты! Пойдем? – приставала я.
– Пишут, что площадь перекроют и выставят там зрительные места. Куда пойдем-то? Рабочий день.
Я не могла поверить – я не увижу Горбачёва?
– По телевизору каждый день показывают, – успокаивала мама.
– Мне надо живого, а не по телевизору! – заревела я.
– Может, вдвоем сходите? – предлагал папа.
– Толпа будет. Задавят, – отвечала мама.
Я показушно-настойчиво ревела еще неделю, но мама была непреклонна.
Спасение пришло с неожиданной стороны – из танцевального кружка. Два раза в неделю я ходила в Дом культуры на занятия по танцам. На одном из занятий в зал заглянула директор ДК и поманила к себе преподавателя.