Моря и годы (Рассказы о былом)
Шрифт:
В спальне каждый выбрал себе кровать. Мы с Николаем оказались рядом. Перелыгин — через две койки. В «подготовиловке» мы спали на тюфяках, набитых стружками, в лучшем случае соломой. Здесь же настоящие волосяные матрацы, койки с пружинными сетками. Ляжешь, что в люльку, — вставать неохота. У каждой койки табуретка с белой холщовой рубашкой. Зачем нам нужны рубашки, когда мы носим тельняшки?! Поживем — увидим. В положенное время получили всю экипировку, разместили ее, как нам указал дежурный.
Кроме нас в ротном помещении оказалось человек тридцать новичков. Большинство из них прибыли по комсомольским путевкам, сдавали конкурсные экзамены. Часть ребят из Ленинграда и пригородов подавали
В курилке, своеобразном ротном клубе, пошли расспросы: кто откуда? Наш брат, конечно, козырял морским лексиконом, заграничным походом, выдавал на-гора были и небылицы. Перелыгин и тут оказался непревзойденным мастером. Даже мы восхищались. Дружный смех был ему заслуженной наградой.
Когда раздался сигнал на обед, построились в две шеренги. Идем коридором, на стенах которого висят деревянные резной работы изображения диковинных зверей, затем широким, светлым, мимо огромнейших прекрасных картин с изображениями морских сражений. Так интересно, глаз не оторвешь!
— Держать равнение! На картины еще успеете насмотреться, — раздается го юс дежурного.
Коридор длинный-предлинный. Как мы потом узнали, оп именовался картинной галереей. Из коридора строем вошли в великолепный зал с большими окнами, массивными, свисающими с потолка люстрами, со стенами, украшенными морской геральдикой, с прекрасным паркетным полом, с размещенными вдоль входной стены хорами. В конце зала в левом углу стоял парусный бриг с мачтами, чуть не задевавшими потолок. Это было поразительно. Самый большой в Ленинграде (более тысячи квадратных метров) зал после выступления в нем Владимира Ильича Ленина получил название Зала Революции. Когда нам рассказали, что потолок зала висит на цепях, мы не поверили. Цобель и Хотеев каким-то чудом сумели пробраться на чердак и самолично убедиться: да, хоть и невероятно, но потолок висит на цепях…
В зале были расставлены длинные обеденные столы. Кроме нас, пришедших последними, за столами стояли курсанты других курсов. Последовала команда: «Сесть!»
Не успели мы расправиться с первым, как подали котлеты с душистой гречневой кашей. Даже в «подготовиловке», где кормили добротно, котлет не бывало. Ошеломляюще! На столах хлебницы, гор-чи-ца! Целый день нашим изумлениям не было конца.
Произведена вечерняя поверка. Пора спать. Разбирая постель, под подушкой я обнаружил большую простыню. Догадался: это пододеяльник. Прежде мы не знали никаких пододеяльников. Уютно устроившись, задремал. Вдруг чувствую: кто-то легонько трясет за плечо.
— Курсант, вставайте!
Мигом открываю глаза. Оказывается, будит меня дежурный. Что ему нужно?
— Снять тельняшку, надеть ночную рубашку!
— Какую рубашку?
— Ту, которая лежит на прикроватной табуретке. Спать положено без кальсон.
Надел рубашку, она оказалась разрезанной сверху донизу, застегивалась на пуговицы, а длиной — до колен. Чудно, непривычно в таком одеянии… Но к утру мы все убедились в его удобстве и гигиеничности.
Любили мы свою «подготовиловку» преданной юношеской любовью, грустно было расставаться с ней, с дорогим нашему сердцу «батей». Поэтому ко всему, с чем мы встречались в новом училище, относились придирчиво, с каким-то ревнивым чувством.
Но впечатлений хоть отбавляй, и все в пользу нового. Понравилось, по всем статьям понравилось училище. И его история оказалась замечательной. Она брала свое начало от первой в России Навигацкой школы, созданной Петром и размещавшейся прежде в Москве, в Сухаревой башне.
Все
Младший командный состав в роты назначался со старших курсов. Старшиной нашей роты был Батурин, окончивший училище в 1925 году. Строгий и взыскательный, он быстро прибрал всех к рукам. Некоторые курсанты даже побаивались его грозного взгляда и окрика. Командиром взвода был у нас добродушный с виду, но на самом деле тоже довольно жесткий курсант Оксман.
По классам нас расписали, сохраняя сложившиеся еще в «подготовиловке» коллективы. Естественно, для нас это было большой радостью. Таким образом, в каждом классе ядром стали курсанты, окончившие подготовительное училище, участники похода на «Комсомольце».
Основными предметами на первом курсе были политическая подготовка, высшая математика, теоретическая механика, астрономия, навигация, устройство корабля и военно-морская история. Чтобы проверить нашу математическую подготовку, с одной стороны, а с другой — чтобы восстановить наши знания в средней математике, недели две заставляли нас решать хитроумнейшие задачи по алгебре, геометрии и особенно по тригонометрии. Попыхтеть пришлось изрядно, задач давалось много, а времени на решение мало: приучали работать в темпе, как приходится действовать штурманам, артиллеристам и минерам.
Время шло. Постепенно мы увереннее стали ориентироваться в лабиринтах морских наук, втянулись в нужный ритм работы.
На первом курсе надо было получить общую морскую подготовку (изучить устройство корабля, морское шлюпочное дело, сигналопроизводство и тому подобное), хорошую подготовку по высшей математике, политическим дисциплинам, получить представление об основах навигации и астрономии. В обучении большое внимание уделялось спорту, преимущественно плаванию, боксу, фехтованию и спортивной гимнастике.
Некоторые науки многим давались с большим трудом, особенно высшая математика. И если мы ее постигли, то этим обязаны таким замечательным преподавателям, как Р. А. Холодецкий, который преподносил нам свой предмет так увлеченно, так красиво, что мы с азартом занимались в классах до самого отбоя… Вскоре наш рукописный, литографски изданный силами училища учебник по высшей математике получил несколько ироническое неофициальное название: «Веселые рассказы Холодецкого». Увы, эти «рассказы» требовали немало времени, даже за счет увольнения на берег. Теоретическую механику в нашем классе читал бывший воспитанник Морского корпуса, работавший инженером на Обуховском заводе, морской артиллерист Н. Е. Ростовцев. Читал блестяще. Не знать термеханику у него было нельзя. Собственными, тут же, на занятии, составленными, задачами, основанными на житейских примерах по части механики и строительных конструкций, он умело разжигал в нас интерес к своей науке. «Заразился» теоретической механикой и я. Давалась она мне легко, куда легче, чем небесная или те же «Веселые рассказы Холодецкого».
Выделялся среди преподавателей Лескоронский — не только как прекрасный математик, но и как очень интересный человек.
Никто не обижался на его шутки, а порой и насмешки. Все знали, как искренне он желает дать курсантам как можно больше нужных знаний, как бескорыстен его труд и как свята верность своей богине — математике.
Именно к нему на дом приходили многие за советом, за помощью. Отказа не было никому. Этот человек, с всклокоченными волосами, в перепачканном мелом костюме, обладал талантом прекрасного рассказчика, поэтической душой, был полон доброжелательности, хотя и неумолимо строг в своих требованиях и оценках знаний курсантов.