Москау
Шрифт:
— Они вообще-то никуда не летели, — облизнул он губы. — Они переместились.
Глава 3
Невидимые
Деревянный пол, отполированный до блеска. Двери с бумажными заслонками — тонконогие журавли танцуют на фоне зарослей бамбука. Такие заслонки не открываются, а раздвигаются руками, как створки шкафа-купе. Тоненькие циновки-татами. Чай испускает пар на подносе, блюдце с неизменным соевым соусом, рис в фарфоровых чашечках. Мы нашли убежище в одном из риоканов — японских отельчиков, построенных в стиле деревенского дома. Таких сейчас сотни по всему Урадзиосутоку, и их возможности активно используют тайные любовники. Удобно. Кассир тебя не разглядит,
Уже стемнело. В окно видно, как горят фонари с иероглифами на полуострове Микадо.
Она сидит на татами, скрестив ноги. Ест палочками рис.
— Это было очень глупо — использовать кредитку, арендуя «бух», — скучно говорю я.
— Согласна. — Она поправляет волосы. — Теперь гестапо знает, в каком мы городе… Правда, им нужно сюда долететь, а это потребует времени. По крайней мере, проведём ночь здесь, восстановим силы. Нам следует решить — куда двигаться и что делать дальше.
Интересный вопрос. В Москау у меня были работа, положение в обществе, звание в СС, казённый автомобиль (пусть и без водителя) и премии в праздники — Торраблоут и Дистинг. [33] В общем, достаточно престижно. Сейчас я беглец и преступник, сижу на полу в крохотном клоповнике, и мои данные наверняка внесли в базу розыска Вельтгестапо. Помощь шварцкопфам — это серьёзное преступление. В лучшем случае, высылка в Африку, в худшем — концлагерь на Шпицбергене, где загибаются в две недели.
33
Торраблоут — праздник викингов в честь бога Тора. Дистинг — вроде нашей Масленицы. Означал пробуждение сил после долгой Зимней Ночи. Оба праздника и сейчас довольно популярны в Исландии.
— Дальше? — усмехаюсь я. — Нам теперь всю оставшуюся жизнь скрываться либо в лесу, либо в подвале. Нейтральных стран нет, даже Швейцария — союзное рейху государство, столица из Берна перенесена в немецкий кантон Цюрих. Вы-то сможете найти убежище на территории Урала, подконтрольной отрядам шварцкопфов. А мне, пожалуй, проще купить японский паспорт, взять японское имя и остаться здесь. Шварцкопфы убивают всех жрецов Одина, так велит Лесная Церковь. Триумвират, конечно, будет меня искать, но…
Девушка презрительно щёлкает палочками для еды.
— Триумвират?! — О, она всегда очень громко произносит название. — Мы живём в стране теней. Глава государства — шизофреник, умерший семьдесят лет назад. Его волю осуществляют три человека, которых никто и никогда не видел в лицо. Вам не кажется это смешным? Полная скрытность и таинство власти. Население не знает имён тех, кто им управляет. Мы слышим выступления по радио, читаем статьи в газетах, но не имеем понятия о внешности членов Триумвирата. Правители-призраки, поглощённые тьмой.
Опять двадцать пять. Вечернее переливание из пустого в порожнее. Да кто спорит — власть в Москау анонимна. В 1942 году, после гибели фюрера на мавзолее, высшим чиновникам рейха запретили публичные выступления. Они перестали появляться на съездах НСДАП, ездить в рейхстаг и собираться в пивных. Но это не помогло. Шварцкопфы открыли настоящую охоту на всех мало-мальски значимых лидеров национал-социализма. В разное время от рук партизан пали рейхскомиссар Украины Эрих Кох, министр финансов Функ, начальник лагерей Эйхман. С годами беспредела на улицах городов империи стало меньше, а шварцкопфы переместились в леса, но власть уже сделала для себя вывод — она всегда будет мишенью. После завершения Двадцатилетней Войны рейхскомиссариаты, кроме Туркестана, перешли на специальную систему управления из трёх лидеров. Триумвират. Теперь партизаны не знали, кто конкретно стоит во главе комиссариата, и не могли организовать покушение. Вожди не ездили на машинах, не летали на самолётах, не появлялись на ТВ. Исключительно радиообращения, да и те зачитывались дикторами с одинаковым металлическим голосом. Лидеры Триумвирата неуязвимы, но самое главное достижение такой системы — их можно было заменить в любой момент,
Зато никто из них не беспокоился за свою жизнь.
Но неужели я позволю ей праздновать победу в споре? О, да ничего подобного.
— Простите, я не настроен на умную политическую беседу, — сообщаю с ядовитой вежливостью. — Тем паче, фроляйн, вы так и не ответили на главный мой вопрос.
Она вздыхает. Наклоняется, ставит на пол чашечку. Я вижу её грудь. Под кимоно ничего нет: спать обязательно ляжет голая. Жаль, вместе с «бухом» я заодно не взял в аренду наручники.
— Вы мне не верите? Я клянусь, вы потеряли сознание, отключились на секунду. Не сомневаюсь, что вы видели в этот момент Урадзиосутоку, проваливающийся под землю, и меня в образе зомби. Галлюцинации при перемещениях — это обычное явление.
Ого, я заставил её оправдываться. Боги гордились бы мной. Но надо ковать железо, пока горячо, — голова страшно болит, я могу утратить контроль над ситуацией.
— То есть, по-вашему, я должен с редким спокойствием отнестись к факту: стоило мне найти вас в луже крови на полу храма, как моя жизнь круто переменилась? Ну да, что тут странного! Ерунда. Вы живёте у меня дома, и каждую ночь мне грезятся картины Рагнарёка — обглоданные трупы лошадей, погибающие люди, замёрзшие города, состоящие из руин. Разве может удивить, что вокруг меня вдруг стали исчезать предметы, а каменные стены обратились в песочные холмы? Вполне привычное дело. За пару мгновений мы переносимся на десять тысяч километров от моей квартиры, потом я сижу в кафе и вижу, как разверзается земля, поглощая Урадзиосутоку. Я не то чтобы против, но мне, простите, в диковинку. Однако я сейчас мило болтаю, не пытаясь задушить вас голыми руками, ибо отдаю отчёт — такое бывает. Я в одночасье сошел с ума.
Она склоняется ко мне. От губ неромантично пахнет рисом. Или это я такой циник?
— Обещаю, я расскажу вам всё-всё про себя. Едва мы окажемся в безопасном месте. Но я и сама толком не знаю, почему со мной происходят определённые вещи. Могу только догадываться. Я постараюсь объяснить… и покажу, почему так. Но не здесь.
— А где? — задаю я резонный вопрос и прикусываю язык.
Ответ в рифму услышать неохота, ведь шварцкопфы матерятся, как сапожники. Впрочем, мой интеллектуальный стиль изредка сдерживает её первобытные замашки.
— Есть одно место, к северу от Москау… я приведу вас туда. Скоро, обещаю. Надо же, как изменилась обстановка, правда? Ещё сутки назад я была вашей пленницей. А теперь свободна, но… сама не хочу уходить. И уже непонятно, кто из нас у кого в плену…
Так, мне пора снова перехватывать инициативу. Иначе опоздаю.
— Меня крайне заинтересовала личность в сером — неприметный парень, командующий обыском в храме, — говорю я с некоторой ленцой. — Я сделал камерой снимок и прогнал через службу поиска изображений в Сёгунэ. Фактура нашлась быстро. Забавно, но человек с такой внешностью, по имени Вальтер Шумейко, погиб во время боёв между СС и вермахтом в Киеве в 1986 году. К счастью, мы не в Берлине, и благодаря безалаберности Руссланда мне забыли отключить доступ в электронную базу СС. Там меня ждал сюрприз. Личный номер Шумейко остался в действии, но принадлежит совсем другому человеку.
Даже в полутьме я вижу, как сильно она побледнела.
— И что это значит? Он живой мертвец, вроде тибетских проектов «Аненербе»?
О, не будь ситуация столь драматична, я бы откровенно расхохотался.
— «Аненербе» — это попса, сказочка из мистических фильмов Universum. Они и в сороковые-то не были крутым исследовательским институтом, а сейчас и подавно. Организация поддерживает вокруг себя дутый гешальт [34] мрачной загадки, финансирует серию книг о своей деятельности вроде детективов о профессорской дочке Марте. Существует другая, вполне реальная контора: именно она присваивала своим выпускникам имена давно умерших людей и выдавала каждому личный номер СС. Полагаю, вы слышали о давнем проекте рейхсфюрера Гиммлера — «Лебенсборн»?
34
Имидж (нем.).