Московская плоть
Шрифт:
Аудитория ободрительно загудела. Параклисиарх постучал по столу:
– Святослав Рувимович, теперь лично к вам вопрос: почему аутентичной московской плоти год от года становится в Москве все меньше, а иногородней и иноземной – все больше? Я полагаю, что весь этот интернационал следует разогнать.
– Малюта, ну вы же сами прекрасно знаете: миграция, гастарбайтеризация, ассимиляция…
– Я в курсе. Я спрашиваю, почему Фондом не предпринимается ничего для исправления ситуации? Почему не выработаны меры? Где план?
– Дражайший, ну вы хоть представляете, сколько в них надо закачать, чтобы они по домам сидели, а не ехали
– Да, с принцами – засада.
– Предлагаю решить вопрос дотаций и принцев за счет наращивания дефицита бюджета, внешнего долга, высокой инфляции. Ведь живет же нью-йоркское комьюнити с большими долгами, – веско бросил Бомелий, во всем любивший размах.
– Элизий, у кого одалживаться собрались? – раздались смешки. – Можем ссудить вам лично под залог вашей Рублевки. Не все ж вам одному там пастись…
Рублевкой Бомелий поступиться не мог. Это было бы равносильно отдаче швейцарского банка в залог кредита для приобретения пачки лотерейных билетов.
– Вы просто не в состоянии просчитать риски! Тогда предлагаю расширить состав Совета безопасности за счет выборных представителей всех ведомств, чтобы разделить ответственность за непопулярные решения на всех.
– Бомелий, прекратите паясничать! Не время, – приструнил Вечного Принца Параклисиарх. – И хватит уже шляться в Кабмин и Думу. Понахватаетесь вечно глупостей…
– Я полагаю, что было бы целесообразно слить фонтан Дружбы Народов, – предложил Фофудьин.
– Конструктивно! Возьмите себе на заметку, – кивнул Параклисиарх. – А теперь – разное, ради которого я вас сегодня собрал. Никого не хочу преждевременно пугать, но возникла угроза, связанная с архивом Ундольского.
Аудитория зашелестела взволнованно.
– У Вукола хватило разумения не отдать плоды своего шпионажа лондонским заказчикам. А когда они начали его шантажировать, он предпочел добровольный уход. И что мы имеем в результате? Сейчас этот газетчик недоделанный носится с архивом по Москве, а мы едва успеваем предотвратить разглашение. К сожалению, мы потеряли его из виду. Прячется где-то, паршивец.
По залу прошел возмущенный гул.
– Прошу учесть, господа, – повысил голос Параклисиарх, – что архив снабжен особым спецсредством, которое охраняет того, кто рукописью владеет. Все это есть результат непростительно небрежного отношения нашего научного департамента к работе в Ленинке. Дармоглоты! Почему какой-то Передельский нашел в архиве Оболенского схему, а вы не нашли?
– Так мы думали, что Вукол жил с князем только ради еды. Попивал его. И записки предсмертной он не оставил. Хоть и добровольно ушел… Мы только его архив исследовали. При чем тут Оболенский?
– Как видите, оказался при всем. Почему ваших научных мозгов хватает только на одну комбинацию? Я вас отправлю к стоматологам в Солодовниковскую богадельню! Поспиливают вам клыки к чертям собачьим! Пиявками будете до конца времен!
«Наука» обиженно засопела, но не дрогнула.
– Позвольте, а как же наше стратегическое оружие – М? – поинтересовался Фофудьин. – Оно что, уже не работает?
– Да, двузубое М московских по-прежнему в два раза сильнее одного зуба Л лондонских на московской территории. Но этого уже недостаточно. Мы, где можем, опрокидываем их Л в названиях, ставя V. Хотя
Бомелий опешил от такого расклада. Он откашлялся и изрек, не глядя в глаза Параклисиарху:
– С чего бы это? Нешто более достойных и заслуженных не найдется?
– А с того, что Уар – единственный царевич по крови.
– Да неужели?! – с наигранным изумлением воскликнул Бомелий, – а князь Кропоткин? Али не Рюрикович?
– Позвольте вам напомнить, что князь – анархист! Короноваться не станет. Даром что Рюрикович. Он всегда повинуется в своих поступках веяниям своей природы. А где, кстати, наш сиятельный?
– Станцию метро свою метет. Доказывает, что это вполне царское дело, – ответил директор научного департамента, столовавшийся обычно на Кропоткинской, чем изрядно раздражал князя.
– Зачем же мы его тогда приобщали? – спросил Бомелий.
– Вынужденно. Надо же было что-то противопоставить тезису о революции как локомотиве истории. Вы же сами изволили жаловаться, что плохо перевариваете взволнованную плоть. А князь продвигал слоган «Революция суть разрушительная стихия». К сожалению, эта здравая мысль не передается смертными из поколения в поколение генетически. Кстати, это тоже наша недоработка. И тут наш научный департамент снова топчется в предбаннике храма науки. А, Дмитрий Иванович?
– Я ж не по тем делам, извините… – напомнил, пряча смущенную улыбку в бороде, Менделеев.
– Чемоданы, что ли, опять шьете, сударь?
– Так точно-с! С колесиками. Я ж с колес теперь авторские получаю…
– Дмитрий Иванович, дорогой вы наш! Слезайте уже с колес. Ну что вы, право… Неловко даже… Как дитя малое. Не бережете себя совсем. Кстати, о колесах: что там у нас с абсорбентом?
Дмитрия Ивановича приобщили доподлинно ради создания адаптирующего абсорбента, который позволил бы акционерам холдинга пить любую кровь, помимо московской. Но что бы ни делал в этом направлении великий химик, каждый раз получался легкий наркотик, который Дмитрию Ивановичу приходилось тестировать на себе. Употребление препарата приводило к острому психическому расстройству, которое выражалось в навязчивом желании уверять окружающих в собственном московском происхождении и кричать: «Понаехали тут!» Но членам комьюнити сие было без надобности, они и так были самыми московскими, а немосковская плоть занималась этим и без всякого препарата.