Московская плоть
Шрифт:
– Маш, ну ты совсем меня не слушаешь! Где ты витаешь? И вообще, какая-то ты сегодня странная. Я тебе раз двадцать звонила. Телефон, что ли, разрядился?
– Да, наверное. Забываю все время. – Марья изо всех сил пыталась отвечать подруге «впопад».
– Маша, я тебе сейчас главное скажу! Слушаешь?
– Конечно.
– У нас ВСЕ было! Он – такой!..
И тут Машин телефон разразился мелодией из фильма «Телохранитель».
– Алло, нет, он ушел. Предмет сдан аукционистам. До связи.
– Ой! Ну-ка покажи телефон. Ничего себе… Это что? Это где? Это из чего вообще???
– Подарили. –
– На катке познакомились, на Красной площади… Маш, ты не в себе вроде… Я, пожалуй, пойду?
– Нет-нет, что ты… Просто проблемы небольшие. Неприятности…
– Маш, я про неприятности сегодня слушать не готова. Я радостью пришла поделиться.
– Извини, Люсь. Пустяки. Делись, конечно, своей радостью, – улыбнулась подруге Марья.
В рассказе влюбленной подруги Маша так и не узнала своего перепуганного насмерть визитера. И немудрено.
– Ладно, побегу я, – засобиралась Люся, вдела ноги в сапоги и сняла с вешалки куртку.
Под курткой обнаружился знакомый рюкзак, из которого торчал помпон ее шапочки. Хватая воздух открытым ртом, точно рыба гуппи за стеклом аквариума, она переводила взгляд с помпона на Машу и обратно.
– Это же… Он здесь был? Ты его знаешь? – выдохнула Люся и с подозрением уставилась на Марью.
Машу бросило в жар. Теперь она поняла, в кого влюбилась ее подруга. Представив, чем это может обернуться, она вмиг пожалела о своем скороспелом экспромте и заставила себя улыбнуться. Погружаясь глубоко в зеленые, полные изумления глаза Люси, она сказала мысленно: «Не было тут никакого Пети». И надела на голову подруги злополучную шапку с помпоном.
Люся отмерла. Перекинула через плечо свою сумку и, чмокнув Машу в щеку, побежала вниз по лестнице. И каждый ее шаг отдавался в висках Маши. Она сглотнула. Приобщать подруг не следует, как говорил Параклисиарх, а пить – не комильфо. Так что ж теперь с подругами делать-то? Странно… раньше этот вопрос даже в голову ей не приходил. С подругами можно было без умолку трещать ни о чем, обсуждать других подруг, свою и чужую личную жизнь, коллег по работе. С подругами следовало забегать в кафе, пить кофе с пирожными, есть мороженое, пить шампанское, морща носики от пузырьков, ходить в кино, отслеживать скидки, делать покупки – как нужные, так и ненужные. Зачем все это? Неужели все эти бессмысленные телодвижения и разговоры были ей в кайф? Ну да, несомненно. Она это точно помнила.
38
Дверь распахнулась, и в приемную, рассекая встречный поток воздуха, как крейсер волну своих территориальных вод, уверенно вступила охваченная новой миссией Мать. Неожиданно возникшее в фарватере завихрение воздушного потока опрокинуло на нее стоящую в полупоклоне Мумию. И теперь прямо перед глазами Матери покачивалась высохшая рука, задевая нос и ресницы.
– Ай! – взвизгнула Мать, спихивая с себя Мумию и теряя от неожиданности благоприобретенное лицо босса. – Понаставили тут… антиквариат… рухлядь какую-то!.. – крикнула она куда-то в сторону двери.
И тут послышался глухой, полный достоинства голос:
– Рамзан Другий – не антикваріат.
Мать, обернувшись на голос, проворчала раздраженно:
– Гастарбайтер, что ли?
Голос исходил из Мумии. Бросив взгляд на нештатный секретарский облик, Мать изумилась:
– …оссспади, ни кожи ни рожи… Болеешь, что ли? Производственная травма? Дома болей! Совсем обалдели… Я вам устрою тут… койко-места!.. – брюзжала она, копируя повадку своей бывшей директрисы и отряхивая пыль столетий с рукава кардигана из последней коллекции Армани.
– Не можна привнести порядок у всесвіт ззовні. Все живе вийшло з хаосу, – произнесла Мумия с достоинством.
– Только не надо прибауток и заклинаний! Ладно? Работать надо! Арбайтен! Компрене ву? – сварливо парировала Мать, выковыривая ошметки полуистлевшего полотна из прически от модного стилиста. И вдруг осеклась.
Она разглядывала Мумию как неодушевленный предмет, как товар, выставленный в салоне магазина. Целиком и фрагментарно. Обошла с тыла и стала шарить взглядом по его тщательно перебинтованной «елочкой» спине.
– Пані щось шукаэ? – поежилась от такого беспардонного интереса Мумия.
– Пани шукает кнопку «Выкл. пальцем». Или это работает дистанционно? От пульта? – Мать прошлась взглядом по горизонтальным поверхностям приемной. – Кто припер сюда этот артефакт? – не найдя искомого, закричала Мать, показывая на Мумию. – Кто разбирается в настройках? Смените ему языковую раскладку! Переключите его на русский! Где сисадмин? Дармоглоты!.. – продолжала кричать Мать в открытую дверь.
В дверном проеме вдруг как-то потемнело. Из него пахнуло холодом. Дверь медленно, со скрипом, не характерным для нового оборудования, захлопнулась. Как крышка гроба.
Мать вздрогнула, побледнела, попятилась и опустилась в кресло для посетителей, вцепившись пальцами, унизанными продукцией «Де Бирс», в роскошный клатч, как в последний бастион реальности.
Мумия медленно и торжественно стукнул себя рукой в грудь, отчего послышался сухой звук осыпающегося где-то внутри праха. И вдруг произнес на польском:
– Pani musi sie nauczy'c prawidlowo zloу onych cel'ow…
Потом, смутившись, откашлялся:
– Матка боска!
И фраза прозвучала на идиш:
– Пани зол ойслэрнэн-зих цы штэлн ды уфгабэс рихтык.
Мумия растерянно поскреб правый бок, проворчал:
– Шлемазл…
Мать, приложив одну руку к груди, судорожно перебирая пальцами жемчужины колье, пролепетала в изумлении:
– …это на санскрите или по фене?
Мумия стукнул себя в ветхую грудь другой рукой, приосанился и произнес, глядя поверх сущего:
– Мадам следует научиться корректно ставить задачи. И вообще, мадам еще многому следует научиться. Например, владеть собой. Настоящие леди не должны позволять себе нервы. Не стоит также плодить врагов в ближнем кругу и как можно скорее надо научиться отличать друзей от врагов, мадам. Кроме того, вежливость по отношению к персоналу – это и есть «вежливость королев». Повышенные тона мадам может себе позволить только с равными. Но это будет расценено ими как проявление слабости. Мадам, – закончил секретарь с легким поклоном.